В начале июля 2001 года Никки позвонила бабушке сказать, что подумывает перебраться в Орегон и поискать новую работу. Лара, конечно, очень обрадовалась. Между ними всегда существовала очень крепкая связь. Хоть Лара и не рожала Топотушку, но все равно считала ее своим ребенком. Тори она не видела с тех пор, как та была совсем крошкой, но со старшими сестрами Нотек всегда поддерживала отношения. Сэми прекрасно училась в колледже, Никки трудилась в Беллингеме. Обе встали на правильный путь, что служило Ларе утешением.
Никки нашла работу в первый же день после приезда в Орегон, и Ларе уже казалось, что возвращаются счастливые времена, когда они обе жили в Беллингеме. Но все изменилось, когда в первый же вечер они сели смотреть криминальное шоу на кабельном канале.
Никки всегда интересовалась преступлениями; она хотела понять, почему плохие люди совершают то, что совершают. До того как ей пришлось покинуть Грейз-Харбор, она собиралась стать юристом. В этом, думала Никки, они с Шелли похожи, – правда, если Никки хотелось понять, как ловят преступников, то ее мать, скорее, интересовало, как перехитрить по- лицию.
И тут тоже Шелли ее удивляла. Однажды, когда они дома смотрели «Дорогую мамочку», Шелли повернулась к дочерям с потрясенным выражением на лице. «Поверить не могу, что мать поступала так с собственными детьми!»
Никки с Сэми обменялись недоумевающими взглядами. Их мать что, забыла про скотч? Про «горячий лед»? Про валяние в грязи?
В тот вечер, сидя перед телевизором с Ларой, Никки внезапно притихла, что показалось ее бабушке странным. Но та ничего не сказала.
Может, Никки просто устала после долгой поездки из штата Вашингтон?
На следующее утро Никки вошла в кабинет, где бабушка разбирала документы.
– Я должна кое-что тебе сказать, – начала она.
Лара сразу заметила, что внучка не спала всю ночь. Глаза у нее были красные и опухшие. Совершенно точно, она плакала.
– Что случилось, дорогая?
Лара крепко обняла внучку. В кабинете повисло молчание.
– Мама с папой убили Кэти, – сказала Никки наконец.
Лара попыталась повторить это слово, но оно застряло у нее в горле.
– Убили?
Никки кивнула.
– Да. Убили.
Обе разрыдались – сильней, чем когда-нибудь за свою жизнь. Всхлипывая и поминутно прерываясь, Никки рассказала Ларе, что творилось сначала в Лаудербек-Хаус, а потом в Монахон-Лэндинг. Лара была стойкой и немало повидала на своем веку, но на этот раз с трудом верила собственным ушам. И все равно, она знала, что ее внучка не придумывает. Никки не лгунья.
А вот Шелли – да.
Лара собралась и вынесла свой вердикт.
– Мы должны на нее заявить.
Она немедленно позвонила в полицейский участок Сэнди, штат Орегон. Когда приехали полицейские, Никки все им рассказала, и они связались с офисом шерифа в округе Пасифик, под юрисдикцией которого находились Реймонд, Саут-Бенд и Олд-Уиллапа. Переговорив с заместителем шерифа Джимом Бергстромом, они перезвонили Ларе.
«Мне велели все записать и дали номер факса шерифа, – вспоминала позднее Лара. – Так мы с Никки и поступили. И отправили факс в округ Пасифик».
11 июля 2001 года Лара Уотсон отправила Джиму Бергстрому по факсу свое заявление на трех страницах. Сверху она поставила пометку «срочно» и стала ждать ответа.
Но ответ так и не пришел.
В том факсе она писала, как Никки рассказала ей о том, что происходило в их доме на Монахон-Лэндинг и в Уиллапе. И включила копию заявления, написанного внучкой собственноручно:
«Моя мама сделала это довольно давно, когда мне было примерно шестнадцать лет. Она всегда сердилась на Кэти. Ужасно обращалась с ней. Била ее окованными сталью папиными ботинками. Давала Кэти разные таблетки, и Кэти странно себя вела. Потом как-то вечером мы, дети, услышали какой-то шум, заглянули к Кэти в комнату и увидели, что папа что-то делает с Кэти, а у нее изо рта идет какая-то белая пена. Я решила, что мама отравила ее. Или от побоев у той случилась травма мозга. Кэти не двигалась. Мне показалось, что она мертва. Мы убежали обратно наверх, потому что нам не разрешали спускаться, и мы не хотели, чтобы мама знала, что мы видели. Она нас избила бы или стала бы делать плохие вещи, если бы узнала, что мы были там».
Никки написала, что ее с сестрами и братом отвезли в мотель, чтобы они не видели, как родители сжигают тело Кэти в яме на Монахон-Лэндинг.
«Мы вернулись домой. Там плохо пахло, в основном жженой резиной. Папа бросал в яму вещи Кэти поверх горевших шин. И следил, чтобы огонь не погас».
В конце Никки объясняла, почему боится заявлять на родителей.
«Мама сделает что-нибудь очень плохое, если узнает, что я все рассказала. Или обвинит во всем отца. Надеюсь, папа не совершит самоубийство по моей вине».
Глава пятьдесят пятая
Никки знала, что поступила правильно, когда рассказала бабушке, Ларе, о том, что случилось с Кэти Лорено, и написала заявление в полицию. Она была уверена, что семья Кэти уже давно должна была узнать правду.
Но все равно Никки очень боялась. Конечно, вследствие ее разоблачения отец с матерью должны были оказаться в тюрьме, но никто не мог этого гарантировать. Что если им не придется расплачиваться за то, что они сделали? Эта мысль постоянно преследовала ее. Вдруг они сумеют выкрутиться? Что будет с Тори? Не обрушит ли Шелли свой гнев на ее младшую сестренку?
Никки была настолько перепугана, что так и не вышла на новую работу, а вернулась в Беллингем, находившийся в 350 километрах от Реймонда, считая, что там будет в безопасности.
Однако единожды заговорив, Никки набралась сил еще раз рассказать свою историю. После нескольких бокалов в баре у нее развязался язык, и она поделилась ею со своим парнем, Чедом. Никки была сплошной клубок нервов – ей казалось, что ее вот-вот стошнит, когда она говорила с ним.
В конце Никки добавила, что бабушка уже улаживает это дело. Что они отправили заявление по факсу властям округа Пасифик. Чеду показалось, что все это полная чушь. Не то чтобы он не поверил Никки, просто счел, что бросить бомбу и бежать – это не лучшая тактика для того, чтобы добиться ареста убийцы.
Даже если убийца – ее мать.
– Ты должна заявить на нее лично, – сказал он.
– Я не могу этого сделать, – перепугалась Никки. – Не могу поехать туда и все рассказать.
– Слушай, – ответил Чед, – или ты сама заявишь, или это сделаю я.
– Но я не могу!
– Можешь! И сделаешь.
На следующий день они сели в его «Юкон» и поехали в Реймонд. Никки по-прежнему сильно переживала. Она знала, что поступает правильно, но от одной мысли о том, что они будут неподалеку от матери, ей становилось нехорошо.
