– Ее надо остановить, – говорила она. – Ты знаешь это, Сэми. Она настоящий дьявол. Наверное, она самый плохой человек на земле. Только посмотри, что она натворила! Вспомни, что она делала с Кэти, и с Роном, и с вами с Никки!
Слушая сестру, Сэми заново прокручивала у себя в голове излюбленные методы наказания Шелли. Она прекрасно все помнила. И не могла не согласиться с тем, что их мать, возможно, и правда самый плохой человек на земле.
Но она наша мать. Единственная, которая у нас есть.
Сэми молчала, и Тори заговорила снова.
– Я так долго не выдержу, Сэми.
Она сжала сестру в объятиях. Сэми была в отчаянии. Она знала, что их жизни настанет конец, если правда выплывет наружу. Как-то ведь ей удавалось строить отношения с матерью. Может, получится и у Тори?
На обратном пути в Олимпию и на парковке «Оливковой рощи» сестры снова плакали. Та поездка должна была стать кульминацией летних каникул, а превратилась в кошмар из-за того, что случилось с Кэти Лорено и повторилось с Роном.
Прежде чем припарковаться рядом с машиной матери, Сэми доверила сестре свои самые страшные опасения.
– Если она скажет, что Рон уехал, это будет означать, что он мертв.
Из глаз Сэми текли слезы. Они покраснели и опухли, и мать это заметила.
– Все хорошо? – спросила Шелли.
Всегда готовая отшутиться, Сэми сразу нашлась, что сказать:
– Да, – ответила она, – просто обидно прощаться с младшей сестренкой.
Сестры обнялись, продолжая плакать, пока Шелли смотрела на них с водительского сиденья. Прощание было болезненным и долгим. Наконец они оторвались друг от друга, и Тори уселась в машину.
Шелли завела мотор.
– Что у вас произошло, Тори? – спросила она, давя на газ и выезжая на шоссе до Реймонда.
– Просто прекрасно провели выходные. Я буду по ней скучать.
Шелли продолжала расспрашивать дочь, и Тори пришлось сказать, что она плохо себя чувствует.
– У меня ужасно разболелась голова, мам.
Девочка прислонилась виском к окну пассажирской двери и закрыла глаза, делая вид, что заснула.
«Я не хочу с тобой говорить», – думала она.
Когда они подъехали к ферме на Монахон-Лэндинг, та показалась Тори практически незнакомой. Она уезжала всего на пару дней, однако внутренне больше не ощущала, что это ее дом. Тори не знала, что там происходило. Все казалось ей загадочным и странным.
– Рон нашел работу, – сообщила ей мать.
Тори знала, что это ложь.
Рон мертв.
Всю дорогу мать молчала, но сейчас резким тоном велела Тори пойти покормить собак. Это очень отличалось от того, как они разговаривали с сестрой.
Голос матери звучал холодно.
Сердито.
Враждебно.
Тори пошла и сделала, что ей велели. Ее мучили отвращение и страх. Весь мир девочки перевернулся с ног на голову. Но она была не одна. У нее были две сестры. Они любили ее и знали, какое на самом деле чудовище их мать. Это придавало Тори сил. Она ощущала в себе желание пойти в полицию и все рассказать.
Однако Сэми просила ее не торопиться. Тори понимала почему. Она и сама знала, что за это придется заплатить высокую цену и счет будет выставлен ей. Девочка боялась не наказаний. В конце концов, их можно было пережить. Больше всего ее страшило, что их воссоединение со старшей сестрой на этом закончится.
«Я знала, что если никому не расскажу, – вспоминала Тори впоследствии, – то мы можем больше никогда не увидеться с Никки».
Для Тори это было неприемлемо. Совершенно. Она не собиралась во второй раз лишиться старшей сестры.
Единственным способом заставить мать заплатить за содеянное было пойти в полицию. И не только ради мести. А ради того, чтобы прекратилось безумие, творившееся в доме, и они снова могли видеться все втроем.
Шелли внимательно следила за младшей дочерью, окидывая ее взглядом с ног до головы. В этом взгляде не было интереса или радости за то, что Тори после нескольких дней отсутствия вернулась домой. Шелли наблюдала за ней глазами хищника. Проникала к ней в душу.
– Все в порядке? – спрашивала она.
– Все хорошо, мам.
– Ты лжешь.
– Нет. Не лгу.
– Подойди ко мне. Я хочу тебя обнять.
– Я себя плохо чувствую, – отвечала Тори. – Наверное, простыла. У меня нос течет.
Шелли пронзила дочь ледяным взглядом.
– Да? У меня есть лекарство. Сейчас принесу.
Она исчезла и вернулась с парой таблеток.
– Выпей.
Сэми страшно разволновалась, когда Тори поздно вечером позвонила ей и сказала, что мать пыталась накормить ее таблетками, но она приняла только одну.
– Какую? Что она тебе дала?
– Просто какие-то капсулы.
– Какие именно?
– Желтые. От насморка.
Сэми разволновалась еще сильнее, вспомнив, как мать дала ей таблетки, после которых она не могла держаться на ногах. И о том, как Шелли кормила таблетками Кэти и та на несколько часов впадала от них в ступор. Мать обожала раздавать домашним лекарства, говоря, что им станет гораздо лучше, но в действительности ей надо было просто сделать их покорными. Или убрать с дороги, чтобы она могла и дальше смотреть телевизор или заниматься своими делами, не беспокоясь о других членах семьи.
– Ты должна вызывать у себя рвоту, Тори. Сейчас же.
Тори возразила:
– Мама не станет мне делать хуже.
Сэми сделала глубокий вдох. После всего, о чем они говорили, после всех подробностей, которые – Сэми знала – были чистой правдой, она еще лучше стала себе представлять, что Шелли станет или не станет делать и что она уже делала в прошлом. Никки рассказала Сэми, как один раз решила, что родители собираются ее убить, – это было после того, как Шейн исчез, и они беспокоились, как бы Никки их не выдала.
Как и любой другой на ее месте.
– Ты ее не знаешь, Тори! Тебе надо избавиться от таблетки, прямо сейчас.
Настойчивость сестры напугала девочку.
– Хорошо, – сказала Тори. – А как?
– Постарайся вызвать у себя рвоту.
Тори ответила, что попробует, хотя в душе понимала, что не сможет. Она боялась, что, если ее действительно стошнит, мама заметит это и разозлится. Может, даже побьет. Несколько минут она сидела у себя в комнате. В голове все плыло. Что бы мать ей ни дала, эффект был странный. Тори вышла во двор и стала бродить кругами, думая о том, что мать наверняка за ней следит.
Потом позвонила сестре еще раз.
