– Что я должна делать?
– Просто жди, Тори.
– И сколько ждать? Я не могу здесь оставаться.
– Мы вытащим тебя. Обещаю.
Позже в этот же день Шелли позвонила обсудить с Сэми планы на ее приближающийся день рождения.
– Папа приглашает тебя покататься на серфе! – сказала она.
– Это будет здорово, – ответила Сэми, стараясь ничем не выдать предательства, которое совершила. Несмотря ни на что, ей было трудно удержаться и не предупредить мать. «Пакуй свои вещички и беги! Тебе надо убираться отсюда, мама! Они вот-вот придут за тобой».
Конечно, она этого не сделала. Еще никогда в жизни Сэми не было так страшно. Но процесс был запущен – его не остановить.
Тори, хоть ей и было всего четырнадцать, заставляла себя держаться. Всю ночь и весь следующий день она ждала, когда ее родителей арестуют, и раз за разом названивала Сэми.
– Они ничего не делают, – жаловалась она на сотрудников шерифа. – Мама до сих пор дома. Я до сих пор дома. Почему их нет так долго?
Сэми не могла ей ответить. Она считала, что как только заявление будет сделано, все произойдет очень быстро. Они все так думали. Сэми тоже сильно беспокоилась.
– Я знаю, что они работают над этим, – говорила она Тори.
– Ты все время это повторяешь, – отвечала та, – но я уже не уверена.
Сэми делала все возможное, чтобы успокоить сестру. Хотя Тори и нервничала, она сохраняла присутствие духа и помнила, ради чего они все это затеяли.
– Я спрятала в курятнике одежду Рона, – сказала она Сэми.
– Отлично. Очень хорошо.
Тори знала, что полицейские будут обыскивать дом. Она написала им записку на бело-розовом листе бумаге с разноцветной бабочкой вверху.
«Дорогая полиция, ФБР и пр.
Пожалуйста, не портите мои вещи, когда будете проводить обыск. В моей комнате ничего важного все равно нет. Пожалуйста, не трогайте мою комнату. И пожалуйста, найдите нашим животным хороший дом».
Глава семьдесят девятая
Когда на следующее утро к ним постучали, Тори стояла у входной двери. Но не бросилась сразу открывать. Девочка не хотела, чтобы мать поняла, как она рада, что шериф наконец явился. Выглянув через стекло, она увидела Джима Бергстрома и узнала в нем человека, который до этого несколько раз приезжал к ним и расспрашивал про Рона.
Шелли тоже прибежала к двери и прошептала дочери на ухо: «Что ты сделала? Ты что-то рассказала?»
Тори посмотрела матери прямо в глаза. Но не испугалась. Даже не моргнула.
– Нет, мама. Нет.
Заместитель шерифа сказал Шелли, что он и сотрудники опеки явились сюда за Тори. Они забирают ее по подозрению в домашнем насилии. Шелли тут же сорвалась в истерику. Но Тори видела, что мать еще и сильно напугана. Она почти не говорила, только повторяла раз за разом «я не понимаю, что происходит».
Бергстром проводил Тори наверх, где она собрала смену одежды и кое-какие личные вещи. Лицо ее было белым, а от уха вниз по шее выступила розовая сыпь. Так всегда происходило, когда она нервничала: даже если Тори сама этого не понимала, организм говорил за нее.
Девочка прошептала Бергстрому на ухо:
– Вам надо получить ордер на обыск и вернуться назад. В сарае целая кипа вещей Рона. Наверняка родители сейчас ее сожгут. И еще я кое-что спрятала в курятнике.
Выйдя за дверь, она сообщила другому офицеру, что пару недель назад мать дала ей две маленькие желтые таблетки. Тори приняла только одну, и Шелли сильно разозлилась.
– Значит, – сказала она, – ты мне не доверяешь.
В тот день, рассказывая следователям из прокуратуры округа Пасифик то, что с ней происходило, Тори сильно преуменьшила масштабы насилия. Сказала, что знала про Рона и думала, что он мертв. Но ничего не могла рассказать про Кэти, потому что в то время была еще маленькая. Она говорила очень осторожно, потому что помнила: есть шанс, что ее вернут домой, к матери.
«Если они отправят меня назад, что мама сделает со мной?» – думала девочка.
Позднее она вспоминала, что рассказала полиции «процентов десять плохих вещей».
Следователи, однако, сочли, что и десять процентов от кошмара – все равно кошмар.
Сэми смотрела на телефон и пыталась набраться мужества. Этого звонка она боялась больше всего. Уже собиралась дождаться, когда включится автоответчик, а потом сделать вид, что не слышала сообщения.
Звонила ее мать.
Волна поднялась и готова была вот-вот поглотить весь округ Пасифик.
– Мама?
Не последовало никаких «привет, дорогая» или чего-нибудь в этом роде. Сплошная пулеметная очередь – краткий пересказ того, что произошло.
Чему Сэми с сестрой положили начало.
– Они только что увезли Тори, Сэми! Полиция! – кричала Шелли. – Они приехали и забрали ее по подозрению в домашнем насилии. Я не понимаю, что происходит. А ты?
Сэми сделала глубокий вдох и попыталась разыграть полное неведение.
– В чем дело, мама?
Шелли вся кипела. Гневные возгласы так и сыпались у нее изо рта.
– Я ни разу и пальцем к ней не прикоснулась! По-моему, даже не ругала никогда! А если такое и случалось, сразу же извинялась.
Ее мать всегда умела убедительно лгать.
– О, мама, – ответила Сэми, – мне так жаль!
В каком-то смысле так оно и было. Сэми действительно о многом жалела. Жалела, что не заметила тревожных сигналов, когда родители издевались над сестрой. Жалела, что не ставила под вопрос утверждения Рона, что с ним все в порядке. Жалела, что не поддержала Никки, когда та вместе с бабушкой обратилась в полицию по поводу исчезновения Кэти.
А еще Сэми жалела свою мать. В голосе Шелли сквозило отчаяние. Она оказалась в ловушке и сейчас отчаянно пыталась выбраться из ситуации, в которую сама себя загнала. Мать думала, что все дело в Тори. О боже! Она понятия не имела, что это только верхушка айсберга.
Шелли перешла в наступление.
– Она что-нибудь рассказывала, когда приезжала к тебе? Что у нас с ней конфликты?
И снова Сэми, миротворец, средняя дочь, которая всегда ходила у матери в любимицах, солгала:
– Нет, мама. Ничего подобного.
– Как думаешь, могла Никки позвонить в полицию и рассказать что-нибудь про Кэти? Может, они поэтому забрали Тори?
– Нет, мам, – ответила Сэми. – Она бы так не сделала.
Сразу после этого Сэми позвонила Никки.
– Мама в ужасе.
– Отлично, – ответила сестра. – Поделом ей.
