— Да, капитан!
И начали раздеваться. Прямо тут, не смущаясь, а я… ладно, что я, голых парней не видела? Волки. Они обернутся сейчас, им так бегать удобнее, у них в волчьем обличие и зрение лучше, и чутье. Я очень старательно делала вид, что не смотрю, хотя… ну, совсем чуть-чуть подсматривала, красивые парни же, хорошо сложены. А волков никогда особенно не смущали собственная нагота и посторонние взгляды.
Все, что на них осталось — несколько бусин на шнурке на шее. Белая бусина, я знаю, это магическая завеса, неактивная пока, но позволяющая укрыть человека от чужих взглядов. Синяя — щит, красная — сигнальная вспышка. Активировать можно — сжав пальцами. Это им, интересно, старый маг заряжал или поставки с боеприпасами? Я таких бусин делать не умею. Знаю в теории, но даже не пробовала никогда. Шнурок свободный и останется на шее даже тогда, когда человек перекинется волком.
Р-раз… Я не могла не смотреть.
В том, как меняется, одновременно выворачиваясь и преображаясь, тело — было что-то пугающе-противоестественное и, вместе с тем, восхитительное. Тем более, когда волки не пытались эту трансформацию сдержать, волной перетекая из одной формы в другую. Завораживало. Безумно…
А Косак… Зараза! Я только потом поняла, что он стоит рядом и ждет, пока я насмотрюсь. Молча, никак не комментируя, только хитро ухмыляясь в бороду.
— Вот, держи, — сказал он, когда волки скрылись в темноте. — Тут в папке карты и карандаши, попробуй обозначить всю магию, какую ты видишь.
Это было непросто, особенно в темноте, но Косак помогал мне, подсвечивая фонариком через плечо, показывая, объясняя. Одна я бы не справилась. Он показал то место, где мы сейчас находимся, а то я долго сориентироваться не могла, показал ту отвесную скалу впереди, то место, где исчезли следы мага Магнуса. Я рисовала прямо на карте, высунув от усердия язык… Косак сказал, что на этих картах можно рисовать, они специально для этого и сделаны.
Потом начала наносить энергетические поля — так, как я это чувствую, хотя в темноте местность не разглядеть. Ничего, потом разберемся, пока хотя бы примерно оценить, где источник, где явные искривления силовых линий.
Косак стоял чуть сзади, с фонариком, заглядывая мне через плечо. Так близко… но не касаясь… вернее, только изредка чуть касаясь плеча или локтя, но это… Я чувствовала его дыхание у самого уха. Его тепло. Внезапно поняла, что замерзла, пальцы не гнутся, и так хочется прижаться к этому теплу… погреться… просто погреться… ох, шушак его задери! Вот этого точно делать не стоит. Я на работе.
И вообще, говорил же он мне — одеваться теплее, а я не послушалась! Здесь намного холоднее, чем я привыкла в городе летней ночью. И какое счастье, что я ботинках, а не в своих босоножках, в них я бы тут точно околела…
Теплое дыхание мне в ухо… и, кажется, дыхание чуть-чуть чаще становится.
А пальцы, замерзнув, слушаются плохо, неудобно рисовать. И… хрясь!
У меня сломался карандаш.
— Ой…
Выдохнула я. Мне показалось, Косак тоже чуть с облегчением выдохнул.
— Давай я тебе поточу, — он отобрал у меня карандаш, отошел в сторону. Достал нож.
Я немного подышала на пальцы.
— Замерзла? — глянул на меня.
Я так хотела сказать, что нет, но тут, кажется, еще дождь начинал накрапывать. Совсем немного, но теплее от этого не становилось. Пока он стоял рядом, почти нависая надо мной, я не чувствовала этого так явно, он меня прикрывал, да и думала я все о чем-то не о том, а теперь ветер задувал под куртку и пробирал до костей.
— Немного, — призналась я. — Ничего, я… согреюсь…
Поздно, что теперь делать? Домой меня за теплым свитером не отправить.
Косак посмотрел вверх на небо, потом на меня, всю съежившуюся.
Я потерла одну ногу о другую…
И так невольно, с надеждой, покосилась на сложенную одежду и куртки. Волки все равно убежали и им не надо, а мне бы погреться… Или не стоит так? То, что я знаю про восприятие оборотнями запахов… Одежда потом долго будет пахнуть мной. А надо ли оно мне, снова отбиваться?
Косак отобрал у меня карты, сказал: хватит, а то сейчас дождь начнется, все намокнет. Сказал: запомни, потом зарисуешь. Достал из рюкзака клеенку, укрыл рюкзак и вещи.
А потом вдруг взял, снял свою куртку и накинул на меня.
— Да вы что? А вы как же? — я от неожиданности даже слегка испугалась.
— Я волк, Адель, — Косак очень спокойно, словно с ребенком, всунул мои руки в рукава, натянул мне на голову капюшон. — Мне, конечно, в куртке теплее и удобнее, но я могу на снегу спать, и ничего не будет. А ты простудишься и заболеешь, и никакой работы потом. Так что не спорь.
Он стоял, наклонившись ко мне, его глаза совсем рядом. Да как мальчишка!
— Думаете впечатлить меня широким жестом, капитан? — тихо сказала я.
И такая пронзительная усмешка в его глазах.
— Почему бы и нет? Могут же у меня быть свои методы? — и довольно улыбаясь, он запихнул мои волосы под капюшон, и выбившуюся прядь за ухо. — К тому же, думаю, теперь ты точно запомнишь, что нужно одеваться теплее.
Запомню.
Его куртка теплая, в такой хоть осенью ходить, и тяжелая, огромная, мои руки тонули в рукавах. Она пахла дымом, шерстью, и… лесом. Не сильно, но даже как-то… удивительно, уютно, словно из детства, что-то такое, о чем я думать забыла. Почти до слез…
— Эй, ты чего? — от Косака это не ускользнуло, и моя закушенная губа…
— Нет, ничего, — я отвернулась, пытаясь справиться. — Все хорошо. Простите…
Воспоминания. Мать я не помню совсем, даже не уверена, видела ли ее хоть когда-то, не знаю, что с ней стало, умерла или бросила меня. И совсем немного помню отца. Даже не его самого, а его руки, его запах — вот так же, дымом и лесом, и то, как он качает меня на руках, напевая колыбельную. Он был лесником, погиб, когда мне было три года. А потом меня отправили в интернат. И вот этот смутный запах — все, что у меня осталось.
Ощущение защиты, дома и тепла, словно я вернулась…
— Адель? — он коснулся моего плеча, растерянно, немного погладил пальцами. — Ты чего?
— Все хорошо. Не надо, я…
Я сейчас справлюсь. Не могу… Я сама, мне нужно самой с этим справиться. Отвернулась, отошла в сторону, Косак не стал больше трогать меня, не стал мешать. Нужно просто успокоиться, как-то внезапно это накрыло. Я не слишком сентиментальна, просто как-то совпало… Устала, наверно, слишком много впечатлений для одного дня.
Даже стыдно немного.
— Простите, — сказала я тихо. — Просто детские воспоминания. Я сейчас…
Наверно, с минуту он молчал, а я стояла к нему спиной, хлюпая носом.
— Адель, если хочешь, — сказал он, — можешь пойти в машину посидеть, там, по крайней мере, сухо. Можешь поспать на заднем сидении. Куртку себе оставь, погреешься. Думаю, сегодня ты и так уже увидела все, что могла.
