Егор повернулся к Кошелеву, взгляд того был направлен куда-то вверх.
– Ну, давайте, – медленно и тихо сказал он Егору и коренастому.
Бойцы положили на бруствер свои винтовки и присели, подставляя колени и ладони в качестве ступеней для более крупных Кошелева и Минакова. Те нехотя перебрались наверх, потом повернулись в сторону окопа и помогли выбраться товарищам.
Егор, быстро взобравшись наверх, поднял с земли свою винтовку. Рядом выбирались из укрытий и помогали выбраться остальным другие бойцы.
Глава 2
Его тут же охватило неловкое чувство легкой растерянности. Он потерял ориентир и смотрел куда-то, явно не в направлении предстоящей атаки. Он завертел головой и наконец сообразил, что смотрит в противоположную от немецких позиций сторону. Ему стало неловко. Он быстро повернулся куда надо и стал искать взглядом тех, кто мог заметить его оплошность.
Однако остальным было не до него. Поле оживало. Сотни солдат выпрыгивали из траншей и стрелковых ячеек и делали первые неуверенные шаги в сторону вражеских позиций.
Слышалось негромкое ворчание, кашель, клацанье винтовочных затворов. Кто-то сплевывал себе под ноги, матерясь сквозь зубы. Кто-то часто дышал, с волнением и растерянностью разглядывая поле перед траншеями, с тревогой вглядываясь туда, где оно уходило в глубокий и широкий овраг.
Егор вертел головой по сторонам. Он сделал несколько маленьких шагов вслед за своими товарищами и остановился, пытаясь понять, что будет дальше.
Много раз он представлял себе, как будет выглядеть атака пехотинцев, в которой ему предстоит участвовать. Ему грезилось, как он будет бежать, не чувствуя усталости, куда-то вперед. Где-то в стороне, перед солдатами, будет бежать их командир, размахивая пистолетом в руке. Вся линия в один голос громогласно грянет ужасающее противника «ура». Егор видел в своих фантазиях, как будет крепко держать в руках свою винтовку, направляя вперед ее штык, как быстрым и коротким ударом будет вгонять сверкающий на солнце клинок в серую, мышиного цвета, немецкую шинель.
Он много раз пытался представить себе предсмертный взгляд немецкого солдата, каждый раз видя на его месте того самого гитлеровца, который когда-то гнал его в колонну пленных красноармейцев, больно тыкая стволом карабина в грудь и в спину.
Многократно прогоняя где-то в глубине своего сознания мысли о предстоящей атаке, Егор ни разу не представлял себе ее начало. Сейчас его смущала и вводила в состояние растерянности окружающая суматоха. Солдаты суетились. Никаких команд не было. Где-то по сторонам кричали и матерились командиры отделений и взводов. Кто-то, в сотне метров от него, сделал два выстрела из нагана, видимо, в воздух.
Егор стал смотреть то вправо, то влево, пытаясь понять, что же будет дальше. Неожиданно он почувствовал сильный толчок в спину, едва не сбивший его с ног. Он невольно сделал несколько быстрых шагов вперед, едва не упав на землю. Обернувшись, увидел своего взводного, который поочередно подталкивал в спину то одного, то другого солдата. Сержант почти бегом двигался вдоль траншеи и орал на ходу, пытаясь расшевелить подчиненных:
– Что стоим?! Вперед, вперед! Не стоять! Сдохнуть здесь хотите?! А ну, вперед, вперед!
Он орал не своим голосом, но солдаты почти не двигались. Лишь некоторые робко сделали по несколько шагов и остановились, не желая отрываться от остальных, сохраняя инстинктивное чувство локтя. Убежавшие было вперед нерешительно оглядывались. В воздухе повисло ощущение непонимания и страха. Солдаты либо втягивали худые шеи в плечи, либо, наоборот, вытягивали их, пытаясь сориентироваться в общей суматохе.
Наконец вперед выбежал командир роты, высокий и стройный младший лейтенант Кочергин. Он повернулся лицом к роте и, двигаясь спиной вперед, стал размахивать руками, в одной из которых держал наган. Солдаты, глядя на него, дружно двинулись в сторону немецких укреплений. Через несколько шагов они, увлекаемые своим командиром, перешли на бег.
Метров пятьдесят бойцы пробежали, оглядываясь друг на друга. Потом стали выравниваться в цепь.
Егор старался не отставать, держал общий темп и скорость. Он заметил, как тяжело было переставлять усталые за время марша ноги. Все тело ныло. Короткого отдыха, продолжительностью не более полутора часов, было явно недостаточно для восстановления сил. Не очень помогла и порция водки, согревшая желудок, немного поднявшая настроение, внушившая сознанию солдата ощущение храбрости и уверенности в себе.
– Ну хоть бы ночку отдохнуть дали, – простонал коренастый, которого Егор увидел слева от себя.
– А я думал, что все атаки только утром начинаются, – проговорил, задыхаясь, бегущий справа красноармеец Минаков.
– Вперед! Не стоим! Двигаемся, двигаемся! – орал на солдат сержант, подгоняя взводную цепь.
Егор еще в запасном полку старался быть хорошим солдатом. Он с детства был приучен отцом в любом деле добиваться высоких результатов, заставлять себя делать все хорошо и добротно. Даже самую тяжелую работу в колхозе, самый нелюбимый предмет в школе или в техникуме Егор заставлял себя полюбить. И потом замечал, что даже очень нежелательное дело заканчивалось самым неожиданным результатом. Именно так он добивался успеваемости во всем.
Попав в армию, благодаря выработанным чертам характера и привычке к самодисциплине он легко вписался в существующий порядок. Даже самые ненавистные занятия на морозе, когда холод пронизывал истощенные недоеданием и недосыпанием молодые тела, он переносил гораздо легче, чем другие. При этом страдая ничуть не меньше. Но он никогда не проклинал армейский порядок, как другие. Утешал себя еще и тем, что лучше не станет до тех пор, пока враг не будет разбит.
Даже получая в столовой ничтожную порцию жидкой похлебки, он не давал воли чувствам, прекрасно понимая, что по-другому не будет. Неоткуда взяться на солдатском столе сытных продуктов в достаточном количестве. И когда другие роптали, что кто-то в тылу жирует за их счет, Егор старался не замечать этих слов, зная наперед, что ничего от этого ропота не изменится. Нужно терпеть и стараться держаться, ждать отправки на фронт, где, по словам бывалых солдат, с питанием дело обстоит несколько лучше.
Но стремительно бегущее время, постоянное недоедание и тяжелые нагрузки губительно действовали на когда-то крепкий восемнадцатилетний организм. Егор постепенно становился в солдатском быте таким же капризным, как и другие его товарищи. Все больше и больше он походил на остальных. Где можно было увильнуть – он увиливал, где выскользнуть – он выскальзывал, где незаметно вздремнуть – он дремал. Но окончательно сравняться с остальными он так и не сумел. Во-первых, повышенная комсомольская сознательность, выкованная задолго до начала службы. Во-вторых, наконец-то отправка в действующую армию, которую так ждали большинство солдат в запасном полку.
– Вперед! Застрелю того, кто струсит! Ускориться! Что плететесь?! Ждете, когда немец встретит вас пулеметами?! Вперед! – где-то в стороне не унимался здоровяк-сержант, подгоняя солдат своего взвода.
