Егор перестал чувствовать усталость. Вернее, его организм свыкся с ней, приспособился. Он выровнял дыхание, выставил вперед штык винтовки, старался держаться в общей линии атакующих.
Наконец солдатская цепь стала приближаться к заснеженным бугоркам из тел погибших в предыдущих атаках несколькими днями ранее. Каждый боец видел перед собой занесенные снегом тела мертвецов в серых суконных шинелях и ватниках, лежащих так, как их застала смерть в бою. Глаза солдат больше не смотрели куда-то в даль, где не каждый еще мог разглядеть начинающуюся линию обороны противника. Чем больше простиралось поле, тем чаще виднелись на нем бесформенные снежные шапки, покрывавшие бездыханные, окаменевшие на морозе трупы.
Цепь стала сбавлять темп, норовя остановиться. Где-то в стороне Егор услышал причитания одного из солдат:
– Господи, Господи!
Рядом, опустив винтовку на землю, остановился Минаков.
– Вперед! Иначе сдохнете здесь! – неистовым криком подгонял подчиненных сержант.
Понимая потерю темпа атаки, командир роты младший лейтенант Кочергин выбежал вперед, так, чтобы его видели все солдаты. Он поднял высоко вверх правую руку, сжимавшую наган, и что было сил закричал:
– За Р-р-родину-у! За С-сталина-а-а! Впер-р-ре-ед! За мно-о-ой! Ур-р-ра-а-а-а!
Он заметно ускорил шаг, своим поведением и звонким, пронзительным криком воодушевляя и увлекая за собой роту.
Где-то левее, другой ротный тоже кричал, ускоряя темп атаки.
– Ура-а-а-а! – прокатилось над полем.
– Ура-а-а-а! – подхватили боевой клич пехотинцы.
– Ура-а-а-а! – вырвалось из груди Егора, который тут же почувствовал воодушевление от самой атаки.
– Ура-а-а-а! – услышал он бас бегущего рядом коренастого красноармейца Козлова.
– А-а-а-а-а! – кричал кто-то рядом.
Егор увидел, как перепрыгивает младший лейтенант через мертвые, давно окоченевшие на морозе тела, и перевел взгляд под ноги, стараясь не запнуться. Он вдруг отчетливо понял, что наличие лежащих на земле тел говорит о приближении к линии траншей противника. Егор поднял глаза и отчетливо увидел чернеющие впереди, в проемах заснеженных земляных куч, железные остовы вражеских пулеметов, поверх которых зловеще возвышались каски пулеметчиков.
– Ура-а-а! – все так же звучало в ушах.
Егор запнулся обо что-то в настиле свежевыпавшего снега. Едва он выровнял шаг, как впереди грянул оглушающий треск пулеметной стрельбы. В нескольких метрах перед собой он увидел стремительно взметнувшиеся земляные вулканчики, не сразу поняв, что это были комья мерзлой земли, вырванные из-под снега пулеметной струей.
Он продолжал бежать и кричать, когда через несколько секунд новая свинцовая струя, сопровождаемая грохотом вражеского пулемета, стала сбивать с ног его товарищей, навсегда прибивая их к земле.
Слева неожиданно глухо вскрикнул и опрокинулся на спину коренастый красноармеец Козлов. Едва Егор успел это заметить, как что-то сильное ударило его по боку, неестественно сорвав с пояса противогазную сумку. Он упал на бок, но быстро поднялся, перехватив винтовку. Он успел сделать всего один шаг, как был повален чьим-то телом, навалившимся на него и прижавшим к земле.
Егор, упершись руками в винтовку, столкнул с себя это тело. Оно безжизненно распласталось рядом, уставившись широко открытыми глазами в покрытое густыми облаками серое февральское небо.
Он попытался встать, еще до конца не понимая происходящего. Не понимая того, что рядом уже в полную силу носится над полем смерть, щедро осыпая пулеметными очередями солдатскую массу, еще минуту назад бодро бежавшую ей навстречу.
Едва поднявшись, Егор почувствовал резкий удар по лицу комьями земли. Справа брызнул фонтанчик, сильно дернулось лежащее тело одного из бойцов его взвода. Что-то резко рвануло суконную ткань складки шинели на плече, от чего правую руку отбросило назад, и она выпустила винтовку. Слева прямо перед Егором упал на бок еще кто-то, на которого он упал, споткнувшись валенком о скрытое снегом препятствие.
– Не вставай, Щукин! – услышал он где-то позади и, обернувшись, увидел метрах в восьми от себя лежащего на снегу сержанта, левая рука которого безжизненно вытянулась вдоль тела, оставляя на белой пелене снега сочный кровавый отпечаток.
Егор смотрел на него, лежа не земле, отгороженный от вражеского пулеметчика спиной только что убитого товарища.
– Лежи, Щукин, не вставай! – хрипло кричал ему сержант, кривя лицо от боли.
Он попытался подтянуть руку к себе, поворачиваясь на бок, но тут же сильно дернулся, неестественно согнувшись. А возле него взметнулись к небу фонтанчики комьев земли, вырванные из грунта горячими пулеметными струями.
Егор потянул к себе винтовку, возле него также брызнули всплески мерзлого чернозема. А сзади кто-то громко и резко вскрикнул.
Воздух над полем сотрясался грохотом десятка немецких пулеметов. Пороховая дымка, сопровождаемая тянущимся едким запахом горелого пороха, стелилась на десятки метров в сторону от вражеских позиций. Между заснеженными холмиками мертвых солдатских тел появлялись новые, еще не покрытые снегом. Люди в серых суконных шинелях метались вокруг, ища спасение в самых ничтожных укрытиях, которыми порой служили те самые, уже покрытые утренним снегом, трупные холмики.
Егору пришлось залечь в спасительном для себя месте, за телом только что погибшего бойца, спина которого стала естественным укрытием от пулеметного дождя. Слева его скрывал от прицела немецкого стрелка труп павшего в бою накануне. За ним уже лежало и еще вздрагивало в предсмертных конвульсиях тело солдата из соседнего взвода. Левой ногой Егор упирался в еще один окоченевший заснеженный холм, образовавшийся сложенным в неестественной позе человеческим телом. Справа его прикрыли сразу два мертвых товарища, только что срезанных пулеметной очередью. Еще чуть правее на бойца смотрело пустыми глазницами, обработанными вездесущим лесным вороньем, белое мертвое лицо погибшего несколькими днями ранее солдата, подбородок которого упирался в воротник новой, совсем еще не ношенной гимнастерки, сиявшей алыми пехотными петлицами.
Егор невольно остановил взгляд на белом мертвом лице с пустыми глазницами. А через секунду его начало трясти от ощущения безысходности, от понимания того, что и он будет так же безмолвно лежать на этом поле, в десяти километрах от родной деревни. А его темно-синие глаза будут выклеваны лесными воронами.
Он нервно заерзал на земле, стал вертеть головой, отыскивая спасение. Но рядом, насколько он мог охватить взглядом, уже никто не бежал, не прыгал. Сквозь грохот вражеских пулеметов слух различал истошные крики раненых и умирающих людей.
То и дело то справа, то слева раздавалось выворачивающее человеческую душу: «Помогите!» Кто-то громко, надрывно и жалобно стонал:
– Санитар, санитар!
– Как же больно, мама! – доносилось с другой стороны.
