Егор от удивления и неожиданности приподнялся на кровати и подпер голову ладонью. Разведчик повернулся к нему и, пытаясь сквозь темноту ночи разглядеть лицо парня, продолжил:
– Ты сам посуди. Солдат в пехоте живет всего три боя или три атаки. Не больше. Проверено! Если тебе кто-то будет говорить, мол, он в десяти атаках участвовал и уцелел, плюнь ему в рожу! Не бывает такого! – Привыкшими к темноте глазами Николай смотрел на Егора. – Вот вылечишься, прибудешь на передовую. Опять бой, опять атака. Много вас там уцелело, в бою под Шашкино? Сколько поднялось, а сколько вернулось, можешь сказать? Ты сам уполз, как стемнело. Кого-то вытащили. Опять же темноты пришлось ждать. А кто мог выжить да помер, темноты не дождавшись?
Николай замолчал. Егор опустил глаза в темный пол. Рассуждения товарища взволновали его. Война в представлении солдата стала казаться ему кровавой бойней. В памяти всплыла картина атаки на немецкие позиции возле деревни Шашкино. Вновь в голове промелькнули звуки грохочущего пулеметного шквала, сметавшего бегущих солдат в серых шинелях.
– Вот ты в ногу ранен. И вроде легко. А если бы в грудь или в живот. Выполз бы ты тогда? – Николай еще ближе подвинулся к Егору: – Ногу-то тащил за собой по чуть-чуть. И вроде как дополз до своих.
Парню вновь стало не по себе. На него нахлынули воспоминания о недавнем многочасовом ползании по полю, усыпанному заледеневшими, вмерзшими в землю телами убитых красноармейцев. Он вспомнил Фарафонова, с которым был в одном запасном полку и которого ранили в том же бою. Потом Пшеничникова, вытащенного с поля боя командиром роты и умершего тут же от ранения в грудь.
– А дальше, может, и не повезет. Могут сразу убить. Могут ранить тяжело, будешь мамку звать, пока не сдохнешь! – Николай дышал ему прямо в лицо.
– Так и было, – тихо ответил Егор, – несколько часов столько народу стонало и выло от боли. Санитаров да мамок звали.
Он снова на короткое время погрузился в воспоминания о страшном душераздирающем крике умирающих товарищей, раздававшемся над полем боя. Егор тяжело и часто задышал, потом резко сел на кровати и уставился на собеседника.
– Ты в разведку просись, парень! – удивил его советом Николай.
Егор уставился на соседа, не веря своим ушам.
– Поживешь еще! Разведчики – не пехота. Ими так не бросаются. Там, конечно, своих забот хватает. Но все равно шансов выжить побольше. От тебя самого многое зависит. А в пехоте у тебя выбора нет. Вот цель атаки, штык примкнул – и вперед. То, что ты выжил, это везение. Такого может больше не повториться, – Николай обнял товарища за плечо, как обычно делают, когда пытаются довести до человека что-то очень важное, – разведчик – это товар, как наш снайпер сказал, штучный. Просто так в бой не пошлют.
– Так я же не умею ничего! – возразил ему Егор.
– А я для чего? Нас ведь не завтра выписывают. Буду понемногу науку тебе передавать. Что сам знаю, тебе поведаю. – Он вдруг понял, что говорит громче и может разбудить спящих товарищей, осмотрелся в темноте и продолжил тихим голосом: – У тебя главный козырь тот, что ты местный.
Егор внимательно посмотрел на Николая. Его не на шутку заинтересовали слова товарища.
– Отсюда далеко не зашлют. Сомневаюсь я, что тебя отправят служить куда-нибудь на Урал. – Николай сел на кровати. – Скажешь, что местный. Это значит, что все окрестности знаешь как свои пять пальцев. К тому же у тебя образование. В нашей палате даже семилетки ни у кого нет. А у тебя еще и два курса техникума. По сравнению с нами ты – просто академик.
Разведчик сделал паузу, давая Егору осмыслить свои слова. Он внимательно смотрел на парня сквозь ночную темноту, потом так же шепотом продолжил:
– Вот у меня что? Кое-как пять классов! Потом детдом! Потом ФЗО при фабрике. На этом вся моя учеба и кончилась. Хорошо, что в армию попал. А то бы с дружками по тюрьмам кочевал. – Он медленно вытянулся на кровати. – Просись в разведку! Когда выписывать будут, позовут на комиссию. – Он снова сел. – Ну, могут, конечно, и сразу в часть отправить с «покупателем». Тогда уже по прибытии будешь определяться. Но если сначала на комиссию вызовут и спросят: «Где воевал?», ты смело говори, что разведчик. Проверять не будут. Им не до того. Ну, если так не получится, тогда просто просись в разведчики. Дави на то, что местный и с образованием. Парень ты крепкий, мозги у тебя на месте, голова работает.
– Да во мне роста всего сто пятьдесят шесть сантиметров! – Егор нашел главный, как ему показалось, аргумент. – И худенький я! Как «языков» таскать с таким телосложением?
Николай замотал головой, собираясь возразить.
– Да не худенький ты! Нормальный вполне. Ты крепкий деревенский парень. Выносливый, шустрый! Ты даже не куришь! – Он снова положил руку на плечо Егора. – Рост не главное. Со мной тоже немало низеньких служило. Они в такие дыры пролезали! Под любое проволочное ограждение просачивались! А «языков» таскать – на это здоровяки есть. Ты думаешь, что я сам пленных захватывал? Только раз всего. И то от безвыходности. А так ребята, что пониже, на прикрытии были. А крепыши «языков» таскали. Поди унеси его, когда он мычит и брыкается, как бык. Тихо не всегда получается. А «язык» нужен! Его командование требует! Приказ есть: умри, а «языка» добудь!
– Надо подумать, – проговорил Егор, медленно ложась на кровать.
– Чего думать-то?! – Николай развел руками. – Дело тебе говорю.
Он еще немного посидел перед товарищем, потом глубоко вздохнул и сказал:
– Ну, дело твое. Думай. Я как лучше хочу. Зря говорить не буду.
Егор, утомленный разговором, стал медленно погружаться в сон. Боль в ноге постепенно уходила. Приятная истома наваливалась на измученное тело. Тепло от натопленной печи расслабляло. Егор уснул.
Спящий мозг, как и в предыдущие ночи, видел картину страшного боя под Шашкино. Перед Егором, засунув руки в карманы, стоял коренастый Козлов, облаченный в покрытую снежинками шинель. Сперва Козлов смотрел куда-то вниз, потом поднял глаза и заговорил, как будто жалуясь:
– Смотри, Егор, как мы тут лежим. Я уже в ледышку превратился. Ты не представляешь, как мне холодно. – Он подвел его к своему, покрытому снегом, телу, лежащему на спине с раскинутыми в стороны руками. Мертвое, под слоем льда, лицо замерло в злой улыбке. Пальцы рук скрючились. Ноги неестественно изогнулись. – Ты на ноги мои посмотри! – Козлов рукой показал на вывернутую левую ногу: – Я мертвый уже неделю как, а они все еще умудряются по мне из пулемета попадать. Вон все нутро распороли!
Они стояли рядом и молча смотрели на его мертвое тело. Сзади послышался голос взводного сержанта:
– После нас тут еще два раза в атаку людей бросали. Видишь, Щукин, сколько новеньких. Все поле усыпано!
Егор повернулся на голос, но увидел не сержанта, а мать, сидящую в мрачной, темной комнате с бревенчатыми стенами.
– Егорушка, сынок, поберег бы себя ты, – говорила она ему, – я уж тут молюсь за тебя. Свечку ставлю. От Петеньки полгода уже вестей нет. И ты на службу ушел. Один Ванечка со мною остался. И ему уже скоро восемнадцатый годок пойдет. Тоже служить заберут.
