– Они в бутылку полезут!
– А у меня в гостинице иск лежит на четырнадцать миллионов йен. Готов из них заплатить бедному инвалиду за увечья полмиллиона. Торгуйся, товарищ Лазо. Кроме денег, они ни фига не понимают.
– Хорошо, передашь бумаги мне.
– А ты их еще припугни, что я в Хёйдзё, с дивизией, за деньгами собрался.
– Ты – дойдешь, ты можешь! – хохотнул Сергей Георгиевич и начал звонить в Совдеп по этому поводу.
Ночью состоялся еще один бой, теперь на правом фланге, за минным городком, северо-восточнее, под горой Попова. Еще один японский батальон, выдвигаясь от Екатерининского форта, попал в огневой мешок у грузовой станции на Первой речке. Наблюдатели, выставленные у рабочего городка строителей 3-го форта, успели сообщить о выдвижении колонны с двумя бронемашинами. В районе трех мостов минеры смогли заложить три морских мины, а два батальона милиции, усиленные полуэскадроном казаков, взяли под обстрел падь в районе истока Первой речки. Командовал там Стрешнев, у которого получилось зажать противника в очень неудобном месте и уничтожить его. В этом ему отлично помогал гарнизон форта Суворов, в составе четырех батарей. Ради сохранения секретности японцы не заняли «старые форты», где оставались, пусть и немногочисленные, крепостные гарнизоны. До боя в Золотом Роге и наказания Ямады большое их количество сохраняло верность бывшему правительству Розанова, ну, а если точнее, то просто не хотело воевать. Считало, что пришли «калифы на час», воду намутят, щеки надуют и, при первой же угрозе со стороны японцев, сдуются и сдриснут из города. Решительность «амурских» произвела впечатление, и гарнизоны фортов старой линии обороны начали выходить на связь со штабом и приводить себя в боевое состояние. Владивосток – город военный, и зависимость бывшего «правительства» от японцев многим была против шерсти.
Утром Илья проснулся «знаменитостью»! Sic est gloria mundi!
[3] Все газеты города и ближайших окрестностей, включая японские, китайские и колониальные, вышли со статьями, посвященными не столько перевороту во Владивостоке, сколько «местью «амурского магната и мультимиллионера», разоренного японским офицером». Земцы не умели воевать ничем, кроме пера, и раскрутили эту историю так, что вся мировая пресса среагировала на произошедшее в городе. Это сейчас состояния начинаются с «арбуза», а тогда на счету был каждый миллион, а как только состояние переваливало за десяток, то человек считался не просто богатым, а очень-очень богатым. Амурский банк из Благовещенска давным-давно переехал во Владивосток под охрану японцев, так как банкиры первыми чувствуют неустойчивость власти. Они подтвердили земцам, что состояние Николая Васильевича до войны оценивалось примерно в 4–5 миллионов фунтов и значительно выросло, в связи с увеличением стоимости племенного поголовья. Они предоставили справки, что большая часть капитала была переведена в Русско-Китайский банк, со штаб-квартирой в Харбине, оккупированном Японией, и листок с розыском является средством замораживания счетов японской администрацией. То есть применены внеэкономические меры для блокирования возможности использования счетов наследниками. Все называли это грабежом и требовали от Японии снять арест и выплатить требуемую компенсацию одному из самых богатых семейств края. Скандал принял международные размеры. Уж что-что, а вопрос защиты капитала – один из камней преткновения всей капиталистической юриспруденции. Иск товарищ Глеб составил качественно, выпятив заодно выставленные Японией препятствия на пути подачи подобных бумаг. В общем, через день консул принял документы к рассмотрению из рук военного министра Земского правительства Сергея Георгиевича Лазо, действовавшего по генеральной доверенности со стороны истца. Илье заходить второй раз в консульство категорически запретили. Сам он, в перерывах между размещением народной милиции в фортах «старой линии», давал многочисленные интервью во все газеты, в чем ему активно помогал Луцкий, полиглот и очень подкованный большевик и разведчик.
Так как скандал набирал обороты, и Япония оказалась в полной международной изоляции, то волей-неволей ей пришлось пойти на переговоры с военной администрацией Владивостока. И началось это дело с того, что в город прибыло три эшелона с текинцами, промаркированными клеймом завода Басова, в том числе с тремя жеребцами-рекордсменами: Барсом, Гепардом, Тигриком, и двумя матками: Золотой Звездой Востока и Агидель. Ну, хоть что-то! После этого несколько офицеров штаба генерала Танаки приступили к переговорам по обеспечению безопасности визита главы военной администрации на континенте. По эту сурдинку удалось направить в город продовольствие и немного увеличить нормы отпуска основных продуктов питания для жителей, ибо это была самая уязвимая часть обороны города.
Но «иски и газетный шум» лишь оттеняли неудачи японской администрации: 3-я и 4-я дивизии Амурской партизанской армии взяли Хабаровск и успешно продвигались вдоль Приморской железной дороги. Восточно-Сибирская Советская Армия предприняла первую попытку штурма Читы, и у атамана Семенова не было свободных войск, чтобы перебросить их на Приморское направление. Освобожденный из плена, под Хабаровском, председатель войскового комитета Забайкальского казачьего войска, член ВКП(б) Николай Матвеев, получив исчерпывающие инструкции, подготовленные Лазо, убыл в сторону Зилово, с целью активизировать контакты с командованием ВССА, которая, по всем планам, должна была стать основной военной силой на этом направлении. Но, в силу некоторых обстоятельств, армия сейчас, в конце января – начале февраля, больше уделяла внимание окончательному разгрому колчаковских соединений и добивала каппелевцев, ставя перед собой задачу выйти к Кяхте, Троицко-Савску, а не к ослабленной до предела Чите. Требовалось согласовать усилия в условиях фактического отсутствия прямой связи. Так что действовать приходилось наобум, как сердце велит, да обстоятельства складываются.
Кстати, на третий день, после того, как на нашу сторону начали переходить гарнизоны фортов, в перерывах между двумя интервью, в кабинете начальника крепости появился вновь, в той же форме французского офицера, полковник Унтербергер. И не с пустыми руками. Принес подробнейший и большой план Владивостокской крепости, включавший в себя инженерные сооружения, чего не было на плане в кабинете командующего.
– Илья Николаевич, здравствуйте! Вы не возражаете, если я вас так буду называть? Этот план крепости готовило инженерное управление для подготовки текущих ремонтных работ, в семнадцатом году должны были отчитаться перед тогдашним командованием, да не срослось. Я потратил два дня на его поиск в инженерном управлении, да еще и клеить пришлось, так как нашел только рабочий вариант, сделанный разными людьми, и не соединенный воедино. Но это даже лучше, потому что большой план при склеивании перечерчивали и «убирали недостатки». Сами понимаете, чтоб по шее лишний раз не получить. Вот два запасных командных пункта и пятнадцать мест соединения линий связи. И это самые уязвимые места. Большая часть колодцев замаскирована: завалена камнями, находится в каких-либо строениях, и для человека несведущего появление там ваших солдат не вызовет больших подозрений. Оттуда можно прослушивать переговоры японцев и, в случае необходимости, вмешиваться в управление войсками. Что касается форта № 2 «Петр Великий»: кроме трех основных потерн, выход из которых прикрыт восемью пулеметами каждый, существуют две технические потерны, одна из которых не была достроена. Она должна была соединить между собой форты «Петр» и «Александр». Я вчера напросился доставить письмо французского консула генералу Танаки, это был ответ на его запрос решить вопрос о телах погибших для их захоронения и о пленных, для их освобождения, проехался на коне по дороге, идущей мимо вот этого места, где заканчивалась потерна. Там несколько лет никого не было. Вход в нее зарос густой растительностью. Я имел возможность проверить это место со стороны равелина и участка бетонного бруствера. Похоже, что подход к потерне и люку, ведущему в нее, не будет просматриваться, как только появится листва. Зимой подход тоже возможен, но с соблюдением маскировки под цвет местности. Но есть проблема. Вход закрыт решеткой из броневой стали. Восемь 60-миллиметровых прутов вмурованы в бетонную стену из тысячного цемента.
