В любом случае обвинение демонстрировало какой-то избирательный гуманизм. Гастингсу ставили в вину боевые действия против рохиллов (кстати, вовсе не уничтоженных начисто) и разорении княжества Ауда. Однако под суд так и не отдали никого из тех, кто не так уж и давно, лишь самую чуточку раньше того, как к власти пришел Гастингс, своими действиями погубил пять миллионов человек в Бенгалии и Бихаре, опустошив эти некогда цветущие провинции еще почище, чем Гастингс – Ауду. Впрочем, этот избирательный гуманизм британцам был присущ всегда, не раз себя проявлял и в текущем столетии, о чем разговор впереди…
Обвинение, словно борзых псов, спустило на Гастингса трех знаменитых ораторов своего времени, краснобаев и златоустов. Первый – Чарльз Джеймс Фокс, крупный государственный деятель и большой либерал – во время американской революции выступал в защиту восставших колонистов. Второй, Эдмунд Берк, наоборот, числился махровым реакционером из крайне правого, как мы сказали бы сегодня, крыла партии вигов. Третьим был известный драматург Ричард Шеридан. (Снова-здорово! Опять разнобой. Есть английские источники, которые заявляют, что обвинителей было два, и Фокса среди них не числят.)
Златоусты не подкачали. Шеридан гремел:
– Все, что у него на уме, – хитро, сомнительно, темно, коварно и низко. Притворная простота и лицемерие на деле – разнородная масса противоречащих друг другу качеств. В нем нет ничего значительного, кроме его преступлений, и даже им противостоит мелочность его побуждений, которые одновременно выказывают и его низость, выдают в нем предателя и обманщика.
Матерый «ястреб» Берк внезапно оказался ярым защитником многострадального индийского народа:
– Я выдвигаю обвинение от имени английской нации, честь которой он запятнал. Я выдвигаю обвинение от имени народа Индии, страну которого он превратил в пустыню. Наконец, от имени самой человеческой природы, от имени обоих полов, всех возрастов, каждого сословия, я привлекаю к ответственности всеобщего врага и угнетателя.
Если знать политическую биографию Берка и те решения, за которые он выступал во внешней политике, это примерно то же самое, как если бы году в 1942-м Мартин Борман публично выступал в защиту «преследуемого и угнетаемого еврейского народа»…
Вообще, в выражениях Берк не стеснялся: Гастингс у него был и «паук из ада», и «жадный вампир, пожирающий мертвые тела», и много кто еще. Занятно, но Берк перегнул палку: именно столь злобные и яростные нападки вызвали у многих обратную реакцию: сочувствие к Гастингсу, который во всех своих прегрешениях был, в общем, не хуже и не лучше многих других. «Главнокомандующий несправедливости и беззакония» еще прокатило, но мало кто поверил, что Гастингс «пытал вдов и сирот» (чего он и в самом деле не делал). И вовсе уж абсурдным выглядело заявление Берка, что Гастингс «обедал так, чтобы создать голод» – ну не может один человек обжираться так, чтобы вызывать голод в целой провинции!
Адвокат Гастингса тоже не ударил в грязь лицом, упирая еще и на то, что Гастингс сохранил Британскую империю в целости в Индии, когда она «сотрясалась, билась в конвульсиях и разрывалась на куски в других частях света» (неприкрытый намек на американскую революцию и провозглашение независимости колоний). К тому же ближайшие сотрудники Гастингса в бытность его губернатором намертво молчали обо всем, что только могло повредить их бывшему шефу.
После первых дней громокипящих речей и невероятного накала нешуточных страстей все как-то улеглось, и суд вялотекущим образом тянулся еще семь лет, заседания возобновлялись несколько раз в год и надолго откладывались, раз за разом. К тому же внешнеполитическая обстановка изменилась резко. Совсем рядом, только Ла-Манш переплыть, полыхнула Великая французская революция, и у французских якобинцев завелись сторонники в Англии. А потом французская революционная армия ринулась за границу, чтобы принести на штыках свободу, равенство и братство сопредельным народам. Против нее выступили войска нескольких ведущих европейских держав, в том числе и Российской империи (в этой войне еще один лавровый венок заслужит генералиссимус Суворов и взлетит в генералы совсем недавно безвестный артиллерийский поручик Наполеоне Буонапарте – именно так его фамилию писали в газетах еще в самом конце XVIII в.).
Одним словом, в столь сложной обстановке было как-то даже и неприлично и дальше таскать по судам стойкого защитника интересов Британской Империи, пусть и обремененного изрядным количеством грехов – а покажите, у кого их нет. Против Франции начали действовать и английские войска, точнее, военный флот, – и одним из главных инициаторов был как раз Эдмунд Берк. В 1795 г. Гастингса оправдали вчистую (это известие в Калькутте встретили шумными банкетами с шампанским – подозреваю, не столько из симпатий к Гастингсу, сколько оттого, что стало ясно: кто бы что ни натворил в Индии, отвечать перед судом не придется…).
Операция «Чистые руки»
Сразу, как только сняли Гастингса, в Лондоне решили изменить политику в отношении Компании. Тогда же, в 1784 г., была сделана попытка положить конец казнокрадству чиновников Компании в Индии. Парламент принял указ, по которому они, возвращаясь в Англию, должны были декларировать доходы, скрупулезно указывая все денежки, какие с собой везут, и источник их происхождения.
На сей раз англичане ничего нового не выдумали. В России еще в середине XVII в. в одном из городов на границе с Сибирью, который просто невозможно было объехать кругом, устроили натуральный блокпост и посадили туда человека честного и неподкупного – чтобы старательно шмонал возвращавшихся в Россию воевод и требовал «декларацию о доходах».
Дело тут было не в особенной честности. Все та же большая политика, о которой говорил в парламенте Питт-младший (и, похоже, искренне). Политики в метрополии попросту боялись, что набобы, набитые золотом, оттеснят их из политической жизни – учитывая нравы английских избирательных кампаний, о которых говорилось выше. Тут поневоле станешь бороться за честность…
В рамках операции «Чистые руки» (она так не называлась, у нее вообще не было названия, но суть была именно такова) решено было ввести в Индии «благородное и добродетельное правление». Назначать отныне генерал-губернатора не из чиновников Компании, а из Лондона.
Кандидатуру подыскали быстро – лорд Корнуоллис, пользовавшийся репутацией человека честного и неподкупного. И придали ему некоторое количество чиновников – опять-таки присланных из Лондона.
Один из британских историков пишет о нем в самой превосходной степени: «Он оказался честным, смелым, справедливым и гуманным человеком. Корнуоллис воплощал римский идеал справедливости и здравого отношения к делу, а также веру британцев в то, что характер значит больше, чем интеллект. Этот человек установил принцип, который викторианцы сочтут священным: имперская власть включает нравственные обязанности».
Корнуоллис и в самом деле себе не брал никаких подарков, за весь свой губернаторский срок проявив редкостное бескорыстие. Ну а то, что он вымогал куски территории и крупные суммы у владетеля независимого Майсура султана Типу, как бы и не считается – Корнуоллис не для себя старался, все деньги до грошика сдавал в казну, да и полностью победить коррупцию ему не удалось – разве что загнать в подполье, заставить казнокрадов применять более изощренные методы. Уже поминавшийся Фрэнсис Пембертон писал в дневнике, что нажил на военных поставках 30 000 фунтов, причем «самым честным образом» – иными словами, не оставил хвостов, за которые его можно подловить. Так же, несомненно, поступали и другие. У Корнуоллиса имелась горсточка чиновников (и вряд ли все они были неподкупными, как шеф) – а против работала мощная, сложившаяся за десятилетия система. Современники отмечают, что губернатор «полагался на людей с сомнительным прошлым» – и был вынужден, как они деликатно упоминают, делать «маленькие одолжения» Уильяму, кузену того самого влиятельного политика Эдмунда Берка. Какого рода были эти «одолжения», догадаться нетрудно. Сам Корнуоллис как-то меланхолично писал в Лондон своему начальству: «Едва ли можно найти человека, занимающего хоть какую-то относительно важную должность, которого бы не вынудили делать деньги таким образом, которого ему следует стыдиться».
