– Добрый день, сын мой, – сказал тот и широко его перекрестил. Судя по тюрбану, молодой человек вряд ли искал у него христианского благословения.
Однако лицо парня осталось безмятежным.
– Здравствуйте, господин Бог, – ответил он с легким поклоном.
Я поднялся на ноги и представился.
– О, как хорошо. Мне кажется, мистеру Богу очень нужна ваша помощь. Я уже много раз ему говорил, что в его годы человеку негоже жить в таких вот местах.
– Его имя мистер Оллсоп, – сказал я.
– Нет-нет, он сказал, его зовут Бог. Я его очень хорошо знаю. Он сюда часто приходит.
Я улыбнулся.
– Ну, вообще его зовут Оллсоп, но ему нравится, чтобы его считали Богом.
– А я – Сохом. Очень приятно познакомиться, доктор.
Мистер Оллсоп благодушно нам улыбнулся, потом порылся в одном из своих пакетов и вытащил оттуда кое-какие продукты в разной стадии разложения.
– Прошу, сэр, не надо это есть. Вам станет плохо, – сказал Сохом, указывая на остатки сэндвича. Мистер Оллсоп воспринял его жест как просьбу и протянул сэндвич продавцу.
Сохом поколебался, потом осторожно взял угощение.
– Скоро приедет грузовик, так что вам лучше уйти. Если управляющий обнаружит вас здесь, он сильно разозлится. Лучше послушайтесь доктора.
Он снова поклонился мистеру Оллсопу, пожал мне руку и скрылся за той же дверью, из которой вышел.
– Я переговорю с коллегами и завтра вернусь, хорошо? – сказал я.
Мистер Оллсоп кивнул.
– Манны небесной? – спросил он, протягивая мне еще сэндвич.
– Нет, спасибо, я уже поел, – ответил я.
Я возвратился в офис, придавленный грузом его проблем. Почему все не может быть легко и просто, как в «Холби-Сити»? Линн и профессор Пирс, однако, настаивали на том, что ему необходима госпитализация, и я был склонен с ними согласиться.
– Но что у него в долгосрочной перспективе? – спросил я. – Мы можем что-нибудь сделать, чтобы он перестал кочевать по больницам?
Линн сочувственно посмотрела на меня, но прежде, чем она успела сказать хоть слово, вмешалась Джой:
– Ох, дорогуша, тебе еще столькому предстоит научиться!
Она помахала пальцем у меня перед носом.
– Когда придумаешь способ переселить всех бездомных с улицы, продай эту идею, и станешь богачом.
Джой громко расхохоталась.
– Хотя нет, оставь лучше при себе, ведь тогда мы все лишимся работы.
Она еще раз усмехнулась и принялась печатать что-то.
Я не мог понять, как Джой работает машинисткой с ее любовью к длинным акриловым ногтям и при полном отсутствии компьютерных навыков. Пару мгновений я словно зачарованный наблюдал за тем, как она колотит по клавишам подушечками пальцев, задевая соседние длинными заостренными когтями со стразами, нисколько этим не смущаясь. На работе ее интересовали, по-моему, исключительно всякие сплетни.
– И сколько еще печенья ты собираешься сожрать, прежде чем отдашь мне пакет, а? – через весь кабинет закричала она, обращаясь к Кевину, который и головы не повернул. – Ты что, меня не слышишь? Или тебе сил не хватает оторвать задницу от стула и принести его сюда?
Она сама встала, подошла к Кевину, который, в наушниках, что-то делал в компьютере, и выхватила пакет у него из-под носа. Я оставил их одних.
На следующий день я сидел в «Макдоналдсе». Не по своей воле, уверяю вас. Я провел там уже больше часа и, несмотря на отчаянные попытки удержаться, все-таки сорвался и съел картошку-фри и макфлурри. Теперь меня манил ванильный коктейль. Надо было держать оборону, если к концу контракта я не хотел заработать ишемическую болезнь сердца.
В то утро я еще раз ходил повидаться с мистером Оллсопом, но не смог его отыскать. Я обошел все места, где его видели, но безрезультатно. Поиски отняли у меня массу времени, а список пациентов был еще длинным, поэтому пришлось прерваться и отправиться на следующую встречу. Работа с бездомными в самой запутанной части города заводила меня в весьма необычные места, пока я разыскивал своих пациентов. Я уже подробно ознакомился с заброшенными стройками, кладбищами и складами.
Города полны укромных местечек; в них сколько угодно разных углов и пятачков, которые можно превратить в импровизированный дом. Один из моих пациентов жил, к примеру, на круговой дорожной развязке: мне приходилось пробираться к нему через поток машин со стетоскопом в руках. Привередничать не стоило: если бездомный соглашался на осмотр, то только на своих условиях, вот почему я сидел сейчас в «Макдоналдсе» – мне часто назначали там встречу. Будь у меня возможность выбирать, зная, что доктор заплатит за мой обед, я уж точно не рассматривал бы ресторан такого рода. Даже в самую последнюю очередь. Но Оливер захотел встретиться здесь, так что я сидел и ждал. У меня уже возникло подозрение, что это случай, который на моей нынешней работе назывался «no-show»: термин, говорящий сам за себя и означающий весьма неприятную ситуацию. И что мне делать – сидеть дальше, пока не перепробую все меню по 9,90, в надежде, что когда-нибудь он все-таки соизволит явиться? Или признать свое поражение и возвращаться в офис?
До начала работы у меня были о ней весьма романтические представления. Я думал, что буду колесить по улицам, помогая нуждающимся. Полагаю, всем докторам приносит определенное удовольствие благодарность со стороны пациентов, так что мне нелегко было свыкнуться с тем, что люди, которым помощь требуется больше всего, в лучшем случае не проявляют к тебе никакого интереса, а в худшем ведут себя агрессивно. Ладно, я не рассчитывал, что они станут одаривать меня коробками шоколадных конфет, как в хирургии, но надеялся хотя бы на некоторую признательность. Пациенты по всей стране обрывают телефоны, чтобы добиться консультации у врача, в то время как я рыскаю за теми, кто даже не хочет меня видеть.
Поначалу я очень сердился, когда на встречу никто не приходил, но день за днем сидя в «Макдоналдсе» в ожидании очередного болящего, который то ли явится, то ли нет, поразмыслил над своей мотивацией и осознал, что проблема была не в них, а во мне. Хоть мне и неприятно это признавать, я рассчитывал работать с викторианскими «честными бедняками». Я представлял себе, что стану помогать людям, которым не повезло и которые жаждут моего вмешательства. Но вышло совсем по-другому. Я был для них представителем власти, с которой они не хотели иметь ничего общего. Олицетворением общества, от которого, по мириадам разных причин, они старались держаться подальше. Они не просили меня им помогать, так с какой стати приходить на встречу, даже если я их пригласил? Когда они выклянчивали у меня лекарство, собираясь продать его потом на улице, я отказывал, а ведь это была, по их мнению, единственная польза от встречи со мной.
