Я задумался о своем стремлении помочь мистеру Оллсопу. Может, дело в том, что я считаю его жизнь отклонением от нормы? Сам я ни за что не хотел бы оказаться на его месте и автоматически делаю из этого вывод, что и он не хочет так жить. Но что если в действительности он счастлив в своем мире?
Я уже собирался уходить, когда Оливер все-таки появился.
– Дождались, значит, – сказал он вместо приветствия.
– Кто-то из приюта позвонил мне и сказал, что вам нездоровится. Я должен вас осмотреть.
– Ну ладно, – сказал он, – только я сначала поем.
Я поднялся и пошел к прилавку заказать ему что-нибудь.
– Не надо, – оскорбленным тоном отказался Оливер, – деньги у меня есть.
И вытащил из кармана пятифунтовую банкноту.
– Что будете, док? Я угощаю.
Он улыбнулся, и я попросил ванильный коктейль.
По возвращении в офис я обнаружил у себя на столе записку от Джой. Звонил доктор Уитфилд, консультант психиатрического госпиталя, хотел уведомить меня, что мистера Оллсопа положили к ним. Отлично! Одним делом на сегодня меньше. Я удовлетворенно вычеркнул запись «принудительная госпитализация для Оллсопа» из своего списка и просмотрел оставшиеся пункты. Потеряй этот листок человек, которому он попал бы в руки, тот наверняка ничего бы не понял: «занести сэндвичи Марку», «найти женщину с пакетом из Waitrose», «Крисси уже отрезали ногу?».
Я позвонил в госпиталь, куда госпитализировали мистера Оллсопа, и сестра, взявшая трубку, рассказала мне, что произошло. Прошлой ночью он устроил погром в Tesco. Ему снова померещилось, что души умерших томятся внутри продуктов, упрятанные туда какой-то злой силой. На этот раз его гнев пал не на суп в пакетиках, а на белые батоны: он распотрошил весь прилавок, распечатывая их и рассыпая по полу нарезанные ломти так, что продавцы вызвали охрану. Полицейские отвезли его в госпиталь, где он сказал врачу в приемном, что не хотел расстраивать мистера Теско, но разве хорошо воровать души покойных? Добровольно ложиться в больницу он отказался. Доктора, осмотревшие его, пришли к заключению, что он совсем не Бог, а, скорее всего, сумасшедший, поэтому, по Закону о психическом здоровье, приняли решение о принудительной госпитализации.
К счастью мистер Оллсоп был хорошо знаком с процедурой и особо не сопротивлялся.
– По-моему, – сказала медсестра, – ему даже нравится, что здесь он получает столько внимания.
В палате он быстро успокоился и даже начал учить других пациентов священному писанию. Один из них, по словам медсестры, уже решил, что в него вселился Святой Дух.
– Остается заполучить только Христа, и будет у нас вся Святая Троица, – хихикнула она на прощание.
Десять дней спустя мистер Оллсоп был готов к выписке. Консультант, лечивший его, заверил меня, что пациенту стало гораздо лучше, как только он начал опять принимать лекарства. Я очень надеялся, что на этот раз он задержится подольше в своей квартире. Я поехал в госпиталь. Хоть и работал «в поле» (этим эвфемизмом обозначалась трясина, в которую я погрузился), с госпиталем мы поддерживали тесную связь. Многие пациенты оказывались слишком психически неуравновешенными, чтобы оставаться на улице, и я направлял их на госпитализацию. Однако отправка на принудительное лечение приводила к проблемам между врачом, который отдавал распоряжение, и пациентом. Те, кто страдал от серьезных физических заболеваний, обычно не отказывались лечь в терапию или хирургию, чтобы им там помогли. А вот бродяги с больной психикой, нуждавшиеся в лечении, в психиатрию отнюдь не рвались.
Сестра сопроводила меня в ординаторскую, где я стал дожидаться, пока мистер Уитфилд, в процессе обхода, доберется до мистера Оллсопа. В психиатрии обходы выглядели совсем не так, как в терапии и хирургии. Они скорей напоминали собрание совета директоров, но без разноцветных диаграмм и бутылок с минеральной водой. Кстати, и чашки, и стаканы в психиатрии запрещены, чтобы неуравновешенный пациент не мог использовать их как оружие против медперсонала. Обход проходит в комнате дневного пребывания, и на него собираются медсестры из палаты пациента, врачи, специалисты по трудотерапии, психологи, социальные работники, сам пациент, его родственники и остальные, кто имеет отношение к его делу. Все усаживаются в широкий круг, как на групповой терапии, разве что за руки держаться не надо.
Дожидаясь, я просмотрел на доске список пациентов. По крайней мере троих я знал по «Проекту Феникс». Ах да, еще мисс Николсон! В нашу последнюю встречу она кричала мне вслед, что меня убьет. Отлично. Надеюсь, она не знает, что я тут.
Кто-то заколотил в дверь.
– Я тебя убью! – проорала мисс Николсон.
Судя по всему, она была в курсе, что я сижу в ординаторской, и отнюдь не радовалась этому факту. Видимо, упоминание моего имени заставило медсестер оттащить ее от двери, а может, дело было в ее удаляющихся воплях:
– Я глаза тебе выколю, скотина!
Как мило, правда? Несмотря на внезапный позыв, я решил не выходить в туалет, затаившись там, где сидел. Надо думать, в список тех, кому она собиралась разослать рождественские открытки, мое имя не входило.
Когда работаешь врачом, у тебя, несмотря на стрессы и усталость, всегда есть утешение, которое оправдывает все тяготы, – чувство, что ты, хотя бы немного, кому-то помог. Благодарность со стороны пациента является дополнительным бонусом: люди признательны за то, что ты делаешь для них. В психиатрии такого не бывает, особенно с теми, кто по-настоящему болен. Никто тебе не скажет «спасибо», хоть ты и действуешь в их интересах. Вместо этого тебя все ненавидят. Особенно сильно отношения «доктор-пациент» страдают во время так называемых «трибуналов» – слушаний по делам о принудительной госпитализации в рамках Закона о психическом здоровье. Хотя этот закон разрешает госпитализировать и лечить пациентов против их воли, у них есть право подать апелляцию. Тут-то и начинаются проблемы. В последний раз, когда я появлялся в отделении, я как раз присутствовал на «трибунале» мисс Николсон. С меня потребовали доклад с перечислением причин, по которым ей следовало оставаться в госпитале.
Довольно тяжело сознавать, что доклад, предназначенный для слушаний, пишется, чтобы человек оставался под надзором, лишенный своих прав. Хотя решение о том, кого отпускать, а кого и дальше держать в больнице, принимают только консультанты, от меня требовалось описать, какую угрозу для жителей района может представлять пациентка, если выйдет по апелляции. Особенно неприятно то, что пациент тоже слышит, что про него говорят. Обычно именно на таких слушаниях оттачивают зубы начинающие адвокаты. В данный момент один такой практиковался на мне.
