Мы с Флорой снова встретились за ланчем. Хотя официально она числится в анестезиологии, в последнее время ей пришлось много работать в родильном отделении, и она настолько вдохновилась процессом появления детей на свет, что подала заявление на перевод в акушерство и гинекологию. Обычно ее энтузиазм заражал, но после утреннего визита Тамми я не мог его разделить.
Вернувшись в клинику, я начал вечерний прием. Он весь был расписан, но, как обычно, в первый час никто не пришел. Я сидел в офисе, где меня «развлекал» Брюс. Он только что отыграл четыре представления «Вишневого сада» в местном скаутском лагере; из-за ошибки типографии на афишах красовалось «Веселый сад». Я подумал, что это неплохая корректировка чеховского оригинала, и предложил изобразить семью, которая садится в кружок и решает, что в целом дела идут не так уж и плохо.
Брюс, однако, пребывал в глубоком шоке.
– Все прошло ужасно, от начала до конца.
За неделю до представлений «Бобры» проводили в лагере чемпионат по запуску воздушных змеев. Естественно, большая часть декораций ушла на этих самых змеев и украшения к ним. Жена Брюса, отвечавшая за сценографию, построила из прутьев вишневые деревья, но оказалось, что из них получаются отличные рамки для змеев.
– Они ободрали наш вишневый сад, – расстраивался он.
Хотя Брюс играл совсем небольшую роль слуги по имени Фирс, он настаивал на том, чтобы практиковаться на нас. Теперь, когда спектакли были позади, он раз за разом повторял каждую строчку, изображал, как ее отыграл и как отреагировали зрители.
– Многие считают, что Фирс – роль второстепенная, но во многих смыслах это ключевой персонаж всей пьесы. Он как подшипник, вокруг которого вращаются другие персонажи, – говорил Брюс, горделиво запрокидывая голову. – Так, сейчас я в образе.
Брюс прочистил горло.
– Живу давно, – начал он.
Я продолжал читать Heat.
– Меня женить собирались, а вашего папаши еще на свете не было. А потом я рассмеялся. Ха-ха-ха. Чехов же изначально писал комедию, а не трагедию.
Я бросил взгляд в зал ожидания. Там сидел пациент cестры Штейн, мистер Пэпворт. Может, подумал я, у него есть с собой немного наркоты, так мне легче было бы слушать Брюса. В этот момент прибыло еще два пациента. Как автобусы, подумал я, целый час ни одного, а потом два сразу.
– Фергал, к доктору, – сказал первый.
– У меня тоже назначено, – сказал второй.
Я посмотрел в свое расписание. Там значился только один пациент – Фергал Энтони. Это показалось мне странным.
– То есть вы Фергал Энтони? – спросил я.
– Нет, Энтони – он, – сказал первый.
– Так это вы Фергал Энтони? – обернулся я ко второму.
– Нет, Фергал – он, – ответил тот.
Определенно из «Вишневого сада» меня забросило в какой-то музыкальный фарс.
– Так, погодите. Как вас зовут? – спросил я, обращаясь к первому.
– Фергал, – сказал он.
– А вас? – спросил я второго.
– Энтони.
– Так здесь нет Фергала Энтони? – уточнил я, чтобы внести ясность.
– Есть, – сказал Энтони, указывая на Фергала. – Фергал – это он.
– Это я уже понял. Я имею в виду не то, что тут нет Фергала и Энтони, а то, что тут нет Фергала Энтони.
Оба с подозрением уставились на меня.
– Вообще, меня обычно зовут Тони, – заметил Энтони.
Я проигнорировал его слова.
– Ладно, давайте письма от вашего врача, и я приму вас обоих.
Естественно, в шкафу нашлись обе карты, и Фергала, и Энтони. Обоих отправили к нам по решению суда, куда они попали за хранение героина. Вместо того чтобы вынести условный приговор, судья распорядился отправить их ко мне в качестве наказания. Между прочим, это было довольно оскорбительно. С каких пор встреча со мной – карательная мера? Смысл заключался в том, что их следовало лечить, а не сажать в тюрьму.
Сердце у меня упало. Я прекрасно знал, что произойдет дальше: я по часу буду заполнять их документы и выписывать метадон. Они получат первую дозу и вернутся обратно на улицу, исчезнув с наших радаров.
Фергал и Энтони уже год ночевали в заброшенной подсобке в городском саду. Фергал жил на улице еще дольше. Он когда-то работал официантом, но после смерти матери начал сильно пить. За постоянные опоздания его уволили из ресторана, и он, лишившись дохода, не смог платить за квартиру. Дальше последовало выселение из квартиры, и он начал днем ошиваться в парках, а на ночь пристраиваться к друзьям, не прекращая при этом пить. Друзьям это вскоре надоело, и вот уже Фергалу ничего не оставалось, как ночевать на улице. Однажды, когда он сидел с приятелями-алкоголиками в парке и прикидывал, где будет спать следующую ночь, кто-то предложил ему покурить. Он согласился и в следующие полчаса никакие проблемы не имели для него значения. Оказалось, курил он героин. Через пару недель ежедневного курения он не только плотно подсел, но и начал вводить наркотик внутривенно.
– Я не дурак. Я знал, что колоться опасно, но так приход сильнее, длится дольше и на круг выходит дешевле. На тот момент мне это казалось разумным, – объяснял он, сидя у меня в кабинете.
Я уже знал, что большинство так и начинает: сначала они курят, а потом зависимость берет верх, и они, чтобы усилить эффект, хватаются за шприц. Конечно, ему было проще и дешевле ежедневно употреблять героин, чем алкоголь.
И он, и Энтони в день кололи по два пакетика героина и время от времени покупали крэк. Ни один раньше не лечился от зависимости, и эта идея их, похоже, мало вдохновляла.
– В суде нам сказали прийти сюда, вот мы и пришли, – пожал Фергал плечами.
Он познакомился с Энтони год назад, когда сидел в парке на скамье, и между ними завязалась крепкая дружба. Жизнь на улицах сурова и беспощадна. У наркоманов, как у воров, нет чести; все их союзы хрупки и скоротечны и держатся до первой размолвки. Однако у Фергала с Энтони вышло по-другому: они стали как братья. Держались вместе, помогали друг другу, делили и пищу, и деньги. На наркотики зарабатывали воровством: крали в основном медную проволоку, инструменты и листовой металл со стройплощадок и сдавали в металлолом. Хотя они и действовали вне закона, у них имелся строгий моральный кодекс: не воровать у людей из домов, не мошенничать и не просить милостыню. Они считали, что обкрадывать строительные компании можно, поскольку они причиняют ущерб окружающей среде, и их имущество застраховано. Пускай я и не мог с этим согласиться, они все-таки зарабатывали не так, как большинство моих пациентов. В окружении, где единственной конвертируемой валютой считались наркотики, крайне редко встречались люди, ценившие искреннюю дружбу.
