– Представляешь, они забрали твою фотографию с выпускного, – сказала бабушка, пока мы с ней убирали, – наверное, из-за рамки.
Дед мой был наверху.
– Я тут сама закончу. Пойди посиди с ним, – попросила она меня.
В их спальне царил точно такой же хаос. Дед сидел на кровати и смотрел на их с бабушкой фото. Каждый раз, когда я их видел, они выглядели все более старыми; сейчас у деда на лбу красовалась большая повязка – сегодня днем ему в больнице удалили доброкачественное новообразование на коже. Он держал снимок перед собой, и руки его заметно дрожали.
– Посмотри, что я нашел, – сказал дед. – Лежала на полу, прямо вот тут. Тысячу лет ее не видел.
На фотографии им было лет по двадцать. Дедушка красовался в шортах; я едва сдержал улыбку при виде его костлявых колен. Он крепко обнимал бабушку за плечи.
– Мне тогда было примерно столько, сколько тебе сейчас, – сказал он.
Мгновение мы помолчали, а потом дед взорвался:
– Да как они смеют! Кто они такие, чтобы врываться к людям в дом и воровать их вещи?
Он закашлялся.
– Ничего страшного, дед, не переживай. Мы со всем разберемся, – попытался я его успокоить.
– Нет, так не пойдет! Маленькие гаденыши! Наверняка искали деньги на наркотики.
Скорее всего, он был совершенно прав. За вещи, которые пропали, они вряд ли выручат больше пары сотен фунтов – профессиональный грабитель ради такой добычи и пальцем бы не пошевелил. Но они забрали все, что было дорого моим бабушке и деду, и я страшно злился, представляя себе, как воры станут продавать наши семейные ценности из-под полы, чтобы заработать себе на дозу. Бабушка с дедом не были богачами. Всю жизнь они работали, откладывали на то, что им хотелось купить, и никому не причиняли зла.
Наконец приехали полицейские, которые, конечно, мало что могли теперь сделать. Они ненадолго задержались, выясняя детали, а потом отправились дальше.
Я остался на ночь, и утром мы с бабушкой продолжили уборку, а потом приехали мама и сестра. В поезде по дороге домой я думал о своих пациентах, прикидывая, кто из них точно так же добывает себе деньги на наркотики. В этом вся суть наркооборота: он влияет на жизни множества людей. Нелегальная деятельность пациентов, которых я лечил, распространялась, как щупальца осьминога, затрагивая всех вокруг. Все мы платим за наркозависимость у своих сограждан: либо напрямую, когда становимся жертвами мошенников и воров, либо косвенно, когда банки и магазины перекладывают на нас стоимость украденных товаров или мошеннических сделок. Но что, если неблагополучные люди – продукт неблагополучного общества? Я постоянно задумывался о подобных вопросах, но ответов на них пока не находил.
Тут до моего слуха опять долетел приглушенный шепот Рейчел и Тамми, и я навострил уши, пытаясь разобрать, что они говорят.
– Два коричневых и один белый, – сказала Тамми.
– Поняла, – ответила Рейчел, – ближе к вечеру занесу.
Внезапно меня охватила ярость: Рейчел не только сама принимала наркотики, несмотря на беременность, но еще продавала их Тамми. Она зарабатывала наркоторговлей! Ее собственному ребенку предстояло родиться с героиновой зависимостью, а она мешала Тамми бросить! Я вспомнил нашу с Тамми первую встречу и большие ожидания, которые на нее возлагал. И вот, прямо в клинике, где помогали бороться с зависимостью, Рейчел торговала наркотиками у меня перед носом. Я ничего не мог сделать или сказать, но на мгновение даже обрадовался, что ребенка у Рейчел отберут. Она не заслуживала счастья!
Но потом я сделал глубокий вдох. Если Рейчел не продаст Тамми наркотики, она купит их у другого дилера. Я был зол на Рейчел, но, возможно, она злилась на себя гораздо сильнее. Никто не хотел бы такой жизни, как у нее, и она это понимала. Никто из наркозависимых не хотел той жизни, которую сам для себя создал. Это я знал точно.
И тут наше заключение подошло к резкому и неожиданному завершению.
– Так, – заявила Джой, – уже пять часов.
Она поднялась со стула.
– У меня на вечер запись к парикмахеру, и пропускать я не собираюсь.
С этими словами, к нашему изумлению и ужасу, она шагнула к двери и отперла ее.
– Нет! – закричала Эми.
Джой даже не оглянулась.
– Трус умирает много раз до смерти, а смелый смерть один лишь раз вкушает, – завопил Брюс, снова становясь собой, и вскочил на ноги.
– «Юлий Цезарь», акт второй, сцена вторая, – сообщил он нам через плечо, устремляясь к двери.
Мы все вскочили со стульев и высунули головы в дверь, чтобы посмотреть, что творится в коридоре. Я выглянул ровно в тот момент, когда Джой одним плавным, идеально точным захватом свалила Джорджию на пол и села на нее сверху. Джорджия была настолько потрясена, что просто лежала, часто моргая. Брюс метнулся мимо них к выходу, и через пару секунд полицейские вошли в коридор.
– Ну-ка, не стойте столбом, – заявила им Джой. – У меня есть дела поинтересней, чем служить тут пресс-папье.
Полицейские надели на Джорджию наручники и подняли ее с пола.
– Почему же ты сразу так не сделала? – спросила Эми.
Джой пожала плечами.
– Тогда пришлось бы снова работать, – ответила она. А потом воскликнула, – Ах ты, господи!
Лицо у нее перекосилось.
– Что? Что такое? – заволновалась Эми.
– Ноготь сломала! – провозгласила Джой, воздев в воздух палец.
Наверное, сейчас пойдет жаловаться на маникюршу, – подумал я.
Все спешно покинули клинику, но у меня было еще кое-что на уме. Точнее, на теле. И даже много чего. Я заскочил в процедурный кабинет, нашел мазь от вшей и бросился в душевую, чтобы скорей в нее нырнуть. Пахла она отвратительно, но меня это нисколько не волновало.
– Сдохните! Сдохните! – вопил я, растирая мазь по всему телу.
– Вы не поверите, что со мной сегодня случилось, – сказал я, входя в двери.
В доме стояла тишина.
– Эй! Есть тут кто-нибудь? – позвал я.
До меня донесся какой-то шум из кухни; войдя, я обнаружил там Руби, которая сидела одна в полной темноте.
– Что ты тут делаешь? Почему не включаешь свет? – спросил я, нажимая на выключатель.
Руби зажимала голову руками; помедлив мгновение, она подняла глаза. Лицо ее было красным и опухшим от слез.
