Сейчас он направился к станции, а я перешел дорогу и оказался возле приюта. Люди спешили по своим делам, кутаясь поплотнее в пальто. У меня текло из носа, уши горели от ледяного ветра. Временами я даже думал, что следовало бы слушаться маму и надевать-таки теплое белье. Зайдя в дверь, я немного постоял, дрожа всем телом и пытаясь согреться.
Улыбаясь, ко мне подошел Уоррен Уорден.
– У нас для вас сегодня длинный список, – сказал он. – Погода прямо-таки с ног валит. У всех в приюте простуда.
Несколько мужчин в холле улыбнулись и помахали мне, потом вернулись к своей беседе. Прокатился мимо Талькот, поздоровавшись на ходу.
Уоррен повел меня к пациентам. У большинства оказались простуда или грипп. У тех, кто был ВИЧ-инфицирован, она могла быстро развиться до таких масштабов, что представляла бы угрозу для жизни, так что их следовало вылечить как можно быстрее. Казалось, поток пациентов никогда не кончится, однако постепенно мне удалось справиться.
– У нас тут новенький, к которому тоже не помешало бы заглянуть, – сказал Уоррен, когда я встал с места, осмотрев последнего простуженного. Он провел меня по коридору и распахнул дверь одной из комнат. На кровати одиноко сидел какой-то мужчина.
– Это Джордж, – представил его Уоррен. – Джордж, это доктор. Помнишь, я говорил, тебе не помешает с ним пообщаться?
Уоррен развернулся и ушел, скорчив напоследок мне гримасу.
– У него депрессия, – прошептал он.
Джордж уже 2 года был бездомным, но год делил жилье с приятелем, который пустил его к себе. Когда тот нашел себе девушку, Джорджу дали понять, что он теперь – нежеланный гость, так что ему пришлось уйти. Он ночевал где придется, пока пару недель назад не получил комнату в приюте. Деньги зарабатывал попрошайничеством, а в оставшееся время просто сидел у себя один.
– Какой смысл в такой жизни?
Да, у него и правда была депрессия.
– Работу мне никогда не найти, а без работы я отсюда не выберусь.
Это было не совсем верно. Существовали программы переподготовки для взрослых, рабочие места со стажировкой, но я понимал, что, находясь в подобном положении, легко впасть в отчаяние. Чтобы записаться на учебную программу, нужна решимость и целеустремленность; приют же, с его мрачными красками и холодным гулким коридором, навевал лишь тоску. Для некоторых людей это тоже может стать источником мотивации: заставить любой ценой стремиться выбраться отсюда. Однако, когда у тебя депрессия и ты оказываешься в подобном месте, очень сложно сохранять надежду, что все еще наладится.
В прошлом он сильно пил, но бросил, когда переехал к другу. С момента вселения в приют, он снова начал пить.
– Алкоголь провоцирует депрессию. В длительной перспективе от него вам становится только хуже, – сказал я.
Он весь подобрался, словно услышав неприятную правду.
– Я знаю, – начал он. – Просто напиться – легче всего.
Ему требовались антидепрессанты, но в идеале перед началом их приема он должен был бросить пить. Обводя взглядом его жалкую комнатушку, я понимал, что окружающая обстановка вряд ли поможет. Кроме того, не существовало такой таблетки, которая сделала бы жизнь Джорджа лучше.
Совсем по-другому было в армии. Ему не нравилась школа, и он ушел из нее в 16 лет, сдав лишь пару выпускных экзаменов. После этого несколько месяцев помогал брату, занимавшемуся чисткой ковров. Он плыл по жизни без цели, пока через год на пару с приятелем не оказался в армии. Наконец-то его существование обрело смысл. Он полюбил дисциплину и строгий порядок, успел поучаствовать в кампаниях в разных странах мира. Армия придала его жизни упорядоченность, которой ему так не хватало до сих пор. Однако, когда он уволился и снова стал гражданским, все покатилось под откос. Он не получил никаких травм – ни физических, ни моральных. Просто не мог приспособиться жить вне армии. Со временем в отсутствие работы и с привычкой к выпивке он оказался на улице.
Среди бездомных было немало бывших солдат. Казалось, они успевали настолько привыкнуть к армейской дисциплине, что, когда ее у них отбирали, оставались в полной растерянности, лишенные ощущения принадлежности к определенной группе. Возможно, это ожидало их в любом случае, и армия для Джорджа стала лишь короткой передышкой. Но я искренне не понимал, как можно ожидать, что человек приспособится в обычном мире после того, как с 16 лет находился под постоянным контролем: его учили подчиняться приказам и делать только то, что велено, – иными словами, полностью лишали собственной воли.
– Если сможете некоторое время воздерживаться от спиртного, я выпишу вам антидепрессанты, чтобы настроение стало лучше.
На мгновение у него в глазах мелькнула надежда.
– Думаете, они помогут? – спросил он, подперев подбородок рукой.
– Вероятнее всего, – ответил я. А потом развернулся и ушел, оставив его в комнате одного.
Выйдя из приюта, я пошагал назад в офис. Мысли о Патрике по-прежнему меня не покидали; в глубине души я надеялся на чудо.
– Холодина такая, что у железной обезьяны яйца бы отмерзли!
Не надо было даже оборачиваться, чтобы понять, кто это сказал.
– Здравствуйте, Молли! – улыбнулся я.
– Чертова погода, так ее и разэтак, – добавила она, прячась в арку от ветра. За собой Молли везла обычную сумку на колесиках.
– Я ходил проведать пациентов, а теперь возвращаюсь назад. Вы забирали свой метадон?
– Ага. Только от этого морозища, дьявол его раздери, я едва смогла нос высунуть наружу. Утром вместо порога у меня был настоящий айсберг. Едва шею себе не свернула, когда выходила.
Она затолкала руки поглубже в карманы.
– Я вас еще издалека заприметила. Сразу подумала, что это вы. Ну, то есть решила – или наркоман на крэке, или наш доктор.
Я оторопел. Раньше меня с наркоманами никто не сравнивал.
– Ну да, это уже все заметили. У вас походка, как у нарика на кэрке.
– В смысле?! – переспросил я.
– Ходите вы так, – повторила она. – Ну, как те, кто принимает крэк. Быстро и решительно. Это походка наркомана.
Я никогда об этом не задумывался, хотя на улицах часто обращал внимание на своих пациентов, которые пробегали мимо в странной безучастной целеустремленности.
– Те, кто на крэке, несутся вперед сломя голову и задницей виляют, словно вот-вот побегут.
Она причмокнула.
