Она не ответила.
Когда я уже готов был смириться с унижением поедать в одиночестве сэндвич, сидя в парке на скамье в окружении орд моих пациентов на разных стадиях наркотического опьянения, Флора откликнулась: «Ребенок родился! Зайди за мной через 5 минут».
Я собрал рецепты в стопку, положил в лоток с подписью «Готово» и спустился на первый этаж. В приемной Тони беседовал с Брюсом.
– Пойду на обед, – сообщил я.
– Я тоже иду. Прогуляюсь с тобой до магазина, – обрадовался Тони.
– Слово «здравствуй» улыбчиво, а тихое «прощай» – уныло, «Троил и Крессида», акт третий, сцена третья, – провозгласил Брюс.
Тони раздраженно взглянул на него.
– Бога ради, я просто собрался купить сэндвич.
– О, а мне захвати латте на обезжиренном молоке, хорошо? – встрепенулся Брюс.
Мы с Тони вышли на улицу и двинулись рядом по тротуару.
– Почему ты согласился на эту работу? – спросил он.
Я помолчал.
– Сам не знаю. Наверное, из любопытства.
Он рассмеялся.
– Знаешь как говорят: «любопытство погубило интерна».
– Что, правда, так говорят?
– Ну, ты же не кошка. Так поговорка не имела бы смысла.
Мне подумалось, что все, что я выслушал и повидал за эти 2 дня, не имело смысла.
– Будут проблемы, обращайся. И не волнуйся насчет сестры Штейн. Она лает, но не кусает. Правда, она не собака, так что это не имеет смысла тоже.
Я свернул за угол, распрощавшись с Тони и удивляясь про себя такому причудливому антропоморфизму.
Флора едва не прыгала от радости.
– Ой, у меня было такое чудесное утро! Поступила женщина, я ей сделала эпидуральную анестезию, а потом помогала при кесаревом, а она не выбрала заранее имя ребенку, и когда девочка родилась, сказала, что назовет ее в мою честь! Потрясающе, правда?
– О да, полный восторг.
Тут мне с ней было не тягаться: если пациент назовет моим именем дозу героина, предварительно растопив его в ложке и вколов себе в вену, это будет совсем не то.
– А ты чем занимался? – спросила она, вгрызаясь в свой сэндвич.
На мгновение я призадумался.
– Ну, у меня была на приеме восьмидесятилетняя наркокурьерша по имени Молли… – начал я.
– Ей восемьдесят? – перебила меня Флора. – И она на героине? Как-то это неправильно. Обычно в этом возрасте если на чем и сидят, так это на мятных пастилках.
– И я подписал целую кучу рецептов на метадон.
– Ты уже снял кого-нибудь с наркотиков?
Я усмехнулся.
– Совершенно точно нет.
– Но ты просто обязан! – воскликнула Флора. – У нас в отделении для новорожденных лежат несколько малышей, родившихся с героиновой зависимостью – это просто ужасно. Их матери были героиновыми наркоманками, и теперь они наркоманы тоже. Они все такие вялые, безжизненные, им по капле дают морфин в бутылочках с молоком, чтобы снимать ломки. Ты не передашь мне сахар?
Я протянул ей пару пакетиков.
– В этом году мне работается в тысячу раз легче, чем в прошлом, – продолжала Флора в своем бурлящем потоке сознания. – Единственное, что в тот год было хорошо – я похудела на 10 килограммов. Правда, я могла это сделать, просто записавшись к «Весонаблюдателям».
По возвращении в клинику я получил от Брюса карту следующей пациентки.
– А кто она? – спросил я, просмотрев сопроводительное письмо от ее терапевта.
– Была девица не дерзкая и тихая, краснела от всякого порыва, – начал он.
Я поглядел на Брюса, потом на пациентку, сидевшую за перегородкой в приемной.
– Ты вот про эту, что меня ждет?
– «Отелло», акт первый, сцена третья, – ответил Брюс.
Я закатил глаза и отвернулся.
– Вы Тамми? – спросил я, подходя к девушке.
Она улыбнулась.
– Да, это я.
– А я Макс, доктор.
Я проводил ее в кабинет.
– Какой-то вы слишком молодой для врача, – хихикнула она.
Я не стал говорить, что и она слишком молода для героиновой наркоманки.
– На самом деле мне 56. Просто пользуюсь увлажняющим кремом, – пошутил я в ответ.
Девушке было 19; очень хорошенькая, с тонкой талией и рубенсовскими бедрами.
Мы уселись за стол, и я начал заполнять формуляр. Она колола в день по два пакетика героина и выкуривала по две дозы крэка. Эта привычка ей обходилась ежедневно в 40 фунтов, что составляло – я подсчитал – 280 фунтов в неделю.
– И откуда вы берете деньги на наркотики? – спросил я.
– Я проститутка, – ответила она, опустив глаза в пол.
– С какой целью обратились в клинику?
– Хочу перестать заниматься проституцией. Я на панели с 14 лет и ненавижу это занятие. Хочу поступить в колледж, чего-то добиться в жизни. Но не могу, пока сижу на наркоте.
Она тяжело вздохнула.
– Вот поэтому и обратилась. Мне надо слезть.
Я подумал, что ей просто хочется быть нормальной. Ее сверстники поступали в колледж и строили планы на будущее, а не кололись в темных закоулках.
– Что насчет родителей? – спросил я.
– У меня их нет. Я росла в приюте.
Девушка пожала плечами. Она выглядела на редкость зрелой и самостоятельной, испытав на себе всю жестокость и недружелюбие уличного мира, но в действительности была ранимой, напуганной и одинокой. Она отчаянно нуждалась в том, чтобы ее вытащили из западни, в которую она попала. Я проводил ее в раздаточную за первой дозой метадона, от души надеясь, что она окажется в моих счастливых 5 %.
Вечером я сидел за кухонным столом, читал газету и дожидался, пока вернутся Флора и Руби, одновременно разговаривая с мамой по телефону. Она пребывала в полной уверенности, что моя новая работа – начало спуска по наклонной, который приведет меня самого к наркозависимости.
– Тебе никто ничего не предлагал? Совершенно точно? – несколько раз переспросила она.
