— Ну наконец-то, — сказал мужчина моих стыдных ночей и подгреб меня поближе. Сосредоточиться, как и во всех предыдущих фантазиях не получалось, картинка постоянно расплывалась, поэтому я решительно протянула руку и начала изучать лицо и волосы незнакомца.
— Ты похож на Камачо, — заплетающимся языком сообщила я.
— Это хорошо? — спросил тот после небольшой паузы.
— Нормально, — благосклонно разрешила я. Обнаружила прямо под носом темную горошинку соска с татуированной руной-звездочкой, прямо как у Альфы в реале, и с удовольствием лизнула.
— Нормально — это так головокружительно и вдохновляюще, — пробормотал нафантазированный Райден.
* * *
— Даже не знаю, что делать, — в моем голосе слышится грусть. — Я даже целоваться с тобой скоро не смогу.
— Почему? — настороженно спросил он, а с плечика начала соскальзывать ночная сорочка, и вроде бы не без посторонней помощи.
— Тебя Моника скоро изнасилует. То есть, ты — ее, — я вздохнула, — да какая разница? Мне будет неприятно касаться тебя после этого.
На некоторое время движение ткани замерло, а у меня хрипло спросили:
— Это проверенная информация? Смею заметить, некоторая разница «кто кого изнасилует» существует. Особенно, если я «кого».
Я закинула ногу ему на бедра и погладила по плоскому животу, беззащитно подрагивающему от легких прикосновений. Мы плаваем в белесом тумане, похожем на облако, хотя внизу ощущалась вполне надежная поверхность лежанки.
— Там не все так однозначно «кто кого», учитывая упорный характер Моники, — забормотала я. — Она знает, что будет больно и плохо, но уже не отступится.
Теплая рука подлезла под задравшийся край тонкой сорочки и погладила высоко по бедру, на сгибе, где кожа особенно нежная.
— Обломится Монике, — решительно сказали мне в висок, обдавая травяным дыханием. — Я только о тебе и думаю. Маккой, я ведь совсем с ума схожу. Какая к Хаосу Моника?
В его шепот вплетаются мягкие, подкрадывающиеся ноты.
— Хочешь докажу, что со мной ни больно, ни плохо не будет? Обещаю только очень и очень хорошо. Это у меня без тебя болит, ломает все, когда днем мимо проходишь, когда не смотришь, когда с другими говоришь.
От прикосновений пальцев и щекочущих слов меня прихватило ознобом. В волосы вплелись пальцы и мягко потянули назад, запрокидывая лицо и открывая для поцелуя.
— Это только сон, — выдохнул Райден, припадая губами к губам, вливая внезапную горячую волну энергии, заставляя ахнуть от тяги, заполнившей мои вены. Я и он, как единое зациклившееся слепящее целое.
Его язык гладит, исследует и жалит, все глубже и острее. Рука отводит мое бедро в сторону и проходится по белью, вдруг коснувшись через ткань чего-то очень чувствительного и странного. Я невольно дергаюсь, ахаю, и Райден начинает скользить, изматывать, завораживать ласковыми движениями туда и обратно, заставляя задыхаться и стонать. Я не могу сказать ни слова. Я ведь тоже не знаю что делать днем, боюсь смотреть в его сторону. И чувствую, чувствую его присутствие.
Но сейчас можно. Я отдаю и беру поцелуи, открываю все свои желания, выворачиваюсь зовущим дрожащим нутром. Во сне можно не закрываться, не прятаться, плыть в облаке объятий и поцелуев.
Я глажу его плечи и выстанываю, зову Альфу. С меня сдергивают сорочку, с треском, одним движением, оставляя только в одном крохотном кусочке ткани на бедрах. Камачо как безумный целует мою шею, гладит грудь. Его ласки неостановимы, несутся валом, кружа, подминая меня, оставляя кожу горящей и дрожащей.
— Стелла, — почти умоляет он. И мое имя поет на его языке, связывая нас единой мелодией. Тело как струна, на которой играют его руки. Вершинки груди как кнопки, включающие чистое удовольствие.
Мир крутится, я оказываюсь внизу, смятая мощным телом и стонущая от удовольствия, которое испытываю от этой тяжести. Его пальцы внизу заменяет нечто горячее, каменно твердое, двигающееся, истирающее меня до жалких нечленораздельных вскриков.
Я вцепляюсь в белые волосы, запускаю обе руки в шевелюру и притягиваю его вниз, к себе, не давая целоваться или отдалиться. Так я его вижу четче, смотрю как искажены в муке непонятного для меня контроля капризные породистые губы,
— Ты мой лучший сон, — шепчу я. И синие глаза наполняются тьмой. С меня нежно, пыточно медленно снимают последний клочок ткани. Он спускается по ногам, словно флаг сдающейся крепости.
Мои бедра раздвигают, и Райден начинает потираться о меня. Я вспоминаю кота со столбиком и фыркаю, чтобы тут же застонать от наплывающего наслаждения. Его дыхание шипением вырывается сквозь зубы, глаза сощурены, он ловит каждый мой довольный вздох.
— Не могу больше. Стелла, все, — выдыхает он. И я с ним абсолютно согласна, потому что тоже уже не могу. Входящую в меня твердость мы оба встречаем вскриками, замираем и начинаем бешено целоваться.
Камачо сияет от взбесившихся, прыгающих, горящих на нем рун. Пылающее тело начинает в меня входить. Горячо. Как же горячо. Он соединяет, скрепляет. Нанизывает. Выходит. И снова входит. Все быстрее и резче.
— Рай!
Я вскрикиваю.
— Рай!
Это все, что я могу сейчас говорить. Белое пламя прошивается меня в крик. Я вижу небо, звезды, столичный Гастон и даже родной городок. Рассыпаюсь от толчков соединяющегося со мной Рая.
— Стелла…
* * *
— Эй, Стелла. Эй! С тобой все нормально?
Я открыла глаза и подскочила, сев на кровати.
— Ты кричала, словно тебя мучили, — донеслось шепотом со стороны Моники.
Глаза еще не привыкли к темноте, но руки уже ощущали привычную шероховатость хлопковой простыни и холодок металлического края каркаса. Да и полной темноты как таковой не было, откуда-то лился слабый тусклый свет.
Я нервно охлопала себя по телу и облегченно выдохнула, обнаружив сбившиеся, но вполне наличествующие сорочку и трусики. Уф. Приснится же.
— Переживаешь? — пробурчала соседка, судя по звукам, взбивающая подушку. У нее уже сложился ритуал подготовки ко сну, при котором особенно доставалось набитой перьями хлипкой наволочке. — Не волнуйся за меня. Все будет путем. Да… Ты сияешь, отключи контур.
Глава 22. Небольшие секреты риторов
— Руку протяните вперед. Представьте, что она у вас каменная.
Ритор Бустаманте почти пританцовывал на преподавательском подиуме, сжимая в ладонях по мелку и от избытка чувств азартно кроша их на пол.
Занятие подходило к завершению, осталось минут десять, но изнемогали даже самые стойкие. Мартин рядом со мной обливался потом, вытянутая ладонь дрожала, будто он ей что-то зачеркивал.
— Каменная рука? В смысле тяжелая? — что-то у Райдена сегодня совсем отказывает самосохранение. На предыдущем уроке по «Истории Прорывов» он успел выбесить Фуко, потерял пять баллов, но так и не успокоился.
