Пытаясь понять, в чем причина столь нарочито скромного поведения, Черчилль указывает на скупость — одну из самых известных и самых сильных черт «герцога Джона». По словам Евгения Савойского, известный полководец даже не ставил точки над буквами i, объясняя, что это позволяет «экономить чернила»
[1029]. Сам Черчилль это обвинение отвергает, приводя многочисленные факсимиле писем, но саму страсть Мальборо к экономии не отрицает
[1030]. Он даже произносит на страницах книги ряд афористичных замечаний, заявляя, что «нет иной добродетели, которая вызывала бы столь всеобщее неприятие, чем бережливость». Или — «общественное мнение более придирчиво к тому, как знаменитости тратят свои деньги, чем как они их зарабатывают»
[1031]. И если бы Мальборо был более расточителен, то наверняка приобрел бы больше популярности в высшем свете
[1032]. В то же время он признает, что многие великие полководцы — Цезарь, Фридрих Великий, Наполеон — не отличались мотовством в управлении военными кампаниями. Также значительно упростились вкусы и у современных военачальников, и то, что «было пороком в одном веке, стало добродетелью в другом»
[1033].
Сам Черчилль никогда не отличался скупостью, особенно когда речь шла о расходах на себя и свою семью. Но дело было не только в нем. Анализируя поведение Мальборо, он указал на несколько важных общественных закономерностей. Во-первых, ничто не распространяется так быстро и не хранится в памяти так долго, как слухи
[1034]. Во-вторых, клевета, доносы и наветы являются одними из самых распространенных методов ведения информационной войны. Причем, чем более «влиятелен, велик и завиден человек», тем чаще он становится жертвой хитроумных наговоров, кричащих сплетен и недоброжелательных небылиц. Так было в XVIII столетии, так было в XX веке, так будет и дальше. «Немного в современном мире публичных фигур, которые смогли достичь исключительных высот, не став при этом участником какой-нибудь постыдной истории, передаваемой грязными устами», — отмечал Черчилль. В итоге эти быстро распространяющиеся злословные клише о продажности, аморальности и распущенности становятся «неотделимой тенью мирового успеха»
[1035].
Разумеется, это неприятно. Но и с инсинуациями можно было бы смириться, если бы не еще одна закономерность. Пасквили нередко становятся объектом исследования историков, которые множат их в своих работах. Причем происходит это не только из-за нечистоплотности исследователей, но и из-за банальной нехватки материала. Природа не терпит пустоты. Потребность людей в информации — тоже. «История не может развиваться в тишине», — констатирует Черчилль. «Если нет фактов, будут использоваться слухи», — добавляет он. Даже самый ненадежный источник лучше, чем ничего
[1036]. Для того чтобы не стать жертвой зловредного вымысла, не лучше ли самому подготовить собственное изложение событий? Для Черчилля ответ был очевиден. Ни один важный эпизод своей жизни он не оставил без освещения собственным словом. Его мнение можно принимать или оспаривать, но мимо его точки зрения нельзя пройти. И уж точно, никто из тех, кому дорога репутация, не станет подменять высказанное публично мнение собственной клеветой.
В первом томе удалось сформулировать проницательные и полезные выводы, публикация оказалась успешной, но почивать на лаврах было еще рано — литературный проект прошел лишь часть пути. Причем, как оказалось, даже до половины было еще далеко. Черчилль начал работу над вторым томом летом 1933 года и сразу обнаружил, что отныне ему придется иметь дело с еще большим количеством материала
[1037].
В первый день нового 1934 года Черчилль поделился своими опасениями с лордом Камроузом. Чем больше он смотрел на собранные документы и готовые наброски, тем больше приходил к пониманию, что все это невозможно изложить в одном томе. Необходимо было рассмотреть вопрос о расширении проекта, чтобы избежать вредящих замыслу сокращений.
Черчилль неслучайно начал обсуждать эту тему с лордом Камроузом. Именно в принадлежащем ему издании осуществлялась предварительная публикация фрагментов объемом в сорок тысяч слов. Согласится ли газетный магнат изменить имеющиеся договоренности и вместо двух серий статей пойти на публикацию третьей, дополнительной серии? Черчилль сообщал, что окончательного решения о добавлении еще одного тома пока не принято
[1038], но с большой долей вероятности можно утверждать, что оно все-таки появится. Кстати, через день после общения с издателем Черчилль сообщил Болдуину, что решил написать «еще два тома об М»
[1039].
Харрап согласился с изменениями, считая, что «очень нежелательно ограничивать вас в пространстве, необходимом для изображения полной картины». Кроме того, он слишком доверял «здравому смыслу» автора, чтобы вступать с ним в конфликт по этому поводу
[1040].
С другими издателями обсуждения нововведений прошли менее гладко. Камроуз полагал, что двух томов вполне достаточно. И уж тем более достаточно двух серий газетных публикаций, особенно учитывая, что речь идет о событиях не современных, а двухвековой давности
[1041]. Черчилль ответил, что появление третьего тома — не блажь, а необходимость создания полноценной биографии
[1042]. Ему пришлось задействовать тяжелую артиллерию своего убеждения, после чего лорд Камроуз согласился и на третий том, и на публикацию фрагментов в Sunday Times. А главное, он одобрил увеличение гонорара
[1043].
Определенные трудности возникли с заокеанскими коллегами. Черчилль связался со Скрайбнером уже после того, как заручился поддержкой Харрапа и начал переговоры с Камроузом. Основной аргумент был тот же — создание полноценного образа главного героя. Для того чтобы подсластить пилюлю, он добавил, что планирует завершить второй том либо летом, либо осенью 1934 года, а третий том издать уже на следующий год, тем самым подведя черту под всем проектом уже в 1935 году.
