В работе над сборником автор был предоставлен сам себе, своему воображению, опыту и таланту «Великие современники» — это Черчилль в своей лучшей форме, на Олимпе возможностей, в розе ветров своих способностей. Возможно, это прозвучит резко, возможно даже, что некоторые с этим не согласятся и в какой-то мере будут правы, но если не брать военных выступлений, где под гнетом тяжелейших проблем и в условиях титанического стремления сплотить и воодушевить народ красноречие Черчилля воспарило ввысь, указанный сборник — последнее великое произведение нашего героя. И это несмотря даже на то, что впереди его будут ждать десять лет активного творчества, включая создание двух монументальных сочинений, определивших его славу писателя.
Три причины — уже много. Но есть и еще один фактор, почему биографические эссе Черчилля так привлекательны. Джордж Малкольм Томсон был абсолютно прав, когда в своей рецензии в Evening Standard, опубликованной в октябре 1937 года, точно и тонко подметил, что в каждом из очерков, словно в зеркале, отражается облик еще одного современника — самого мистера Черчилля
[1482]. «Великие современники» — это еще один автопортрет британского политика, еще один ключ к его мировоззрению.
Чтение биографических очерков способно не меньше рассказать о личности автора, чем автор рассказывает о своих героях. Взять, к примеру, такое редкое для политиков, но очень важное в системе ценностей Черчилля качество, как великодушие. По словам Э. М. Брауна: «Все, кто знал У С. Ч., считали великодушие одной из самых главных черт его характера»
[1483]. На великодушное отношение автора к своим героям, некоторые из которых нанесли ему обидные раны, обратили внимание еще первые рецензенты. Так, Джон Сквайр в своем весьма критическом разборе отметил, что «мистер Черчилль никогда не опускается в тексте до такого щегольства, чтобы неодобрительно отозваться о герое только потому, что он с ним не согласен»
[1484]. На это же указывал известный американский промышленник Чарльз Шваб, получивший экземпляр с автографом и поразившийся «доброму и достойному похвалы отношению к великим личностям; никакой резкой критики — только искреннее признание и высокая положительная оценка»
[1485].
На страницах «Современников» немало примеров «почти безоговорочного великодушия»
[1486] Черчилля. Мы находим его в очерке, посвященном Асквиту, который в попытках сохранить за собой кресло премьера расплатился отставкой Черчилля после семи лет плодотворной работы, а позже отказал ему в командовании дивизией; в главах про Бальфура и Чемберлена-старшего, острые споры с которыми вынудили автора оставить Консервативную партию; в эссе про адмирала Фишера, несдержанное поведение которого отнимало не только много нервов, но и крайне негативно сказалось на карьере потомка Мальборо; и, конечно же, в материалах про Вильгельма II и Гинденбурга, с которыми политик сражался в годы мировой войны. Но наиболее интересным в этом отношении является фрагмент, посвященный Филипу Сноудену, человеку, который и в политическом, и в идейном, и в личностном плане резко отличался от Черчилля.
Рассказать о своем противнике Черчилля подвигла безвременная кончина Сноудена в мае 1937 года, а также глубокое уважение, которое, несмотря на все лезвия взаимной критики, он испытывал к этому неординарному государственному деятелю. В палате общин еще долго вспоминали высказывание Черчилля, которое приходится на май 1925 года: «Перевернутая судьба отличает карьеру [Сноудена], вся его жизнь является одной долгой борьбой с прирожденным добродушием своего характера»
[1487].
После 1925 года Черчилль трижды обратится к личности первого в истории Британии канцлера Казначейства от Лейбористской партии. Сначала — в 1931 году, опубликовав в одном из августовских номеров Sunday Pictorial статью «Филип Сноуден». Затем — в 1934 году, написав в сентябре для Daily Mail рецензию на автобиографию известного лейбориста. И в третий раз, написав очерк для Sunday Express на следующий день после кончины политика. «Британская демократия может гордиться Филипом Сноуденом, — констатировал Черчилль. — Это был человек, способный поддерживать основы общества, одновременно защищая интересы масс. Его долгая жизнь, исполненная труда, беззаветности и физических страданий, увенчалась заслуженным и почетным успехом. Его бесстрашие, прямота, строгость, трезвость суждений <…> выдвигают его в первый ряд достойнейших людей нашего времени»
[1488].
«Обращаюсь к вам, чтобы поблагодарить за статью о моем супруге, — напишет спустя несколько дней после выхода Sunday Express леди Сноуден (1881–1951), сама, между прочим, активная сторонница социализма. — Это самый замечательный текст из всех, которые были опубликованы. Ваше великодушие к политическому оппоненту навсегда сделало вас в моих глазах „великим джентльменом“. И если я окажусь в беде, превозмочь которую мне не хватит сил, ни к одному человеку я не пойду с большей уверенностью в благородном обращении, чем к вам»
[1489]. Эти строки произвели очень сильное впечатление не только на самого Черчилля, но и на его официального биографа Мартина Гилберта. «Есть немного людей, о которых можно сказать подобное, — прокомментирует он свои чувства, обнаружив в архиве этот документ. — Во всех моих исторических изысканиях найти подобную характеристику было самой большой наградой»
[1490].
Другая сторона личности Черчилля, которая открывается в «Современниках», это его отношение к дружбе с ее волшебной силой наводить мосты как между политическими соперниками, так и с представителями разных поколений. По мнению профессора Дж. Мюллера, «важность дружбы или по крайней мере взаимного уважения среди парламентариев является одним из уроков сборника»
[1491]. О том, как умел дружить британский политик, и о том, что значили в его жизни немногочисленные, но верные друзья, легко понять, прочитав главу о самом близком его компаньоне, соратнике и друге — Ф. Э. Смите. Разбор их отношений уже проводился в одной из предыдущих работ, посвященных лидерским навыкам Черчилля
[1492], поэтому, чтобы не повторяться на страницах этой книги, выберем для анализа другое эссе, посвященное одной из самых загадочных фигур Британии первой трети прошлого столетия — полковнику Томасу Эдварду Шоу, больше известному, как Лоуренс Аравийский.
