Как и в случае с Эфиопией, Черчилль был против распыления сил, и дело не в традициях прошлого. Времена изменились. Даже в период расцвета империи Британия старалась избегать противостояния в одиночку сразу с несколькими противниками. Теперь же, когда ее возможности стали еще более ограниченными, распыление ресурсов, внимания и стратегических инициатив между несколькими очагами напряженности стало не только нерациональным, но и опасным. Этим объясняется точка зрения Черчилля относительно гражданской войны в Испании в 1936 году. Аналогичные мотивы руководили им при оценке очередного вторжения Японии в Китай в 1937 году.
События на Дальнем Востоке не остались для Черчилля незамеченными. Он и после Второй мировой войны не забудет, что именно по настоянию США (якобы из-за «помехи англо-американским отношениям») Великобритания расторгла союз с Японией, который существовал больше двадцати лет и «щепетильно» соблюдался японцами. Расторжение договора произвело на Токио «глубокое впечатление и было расценено как пощечина со стороны западного мира»
[1974]. Не остались без его внимания и напряженные отношения между Китаем и Японией. Еще в феврале 1937 года, за несколько месяцев до начала полномасштабных боевых действий, в своей статье «Миссия Японии», которая вышла в Collier’s, он указывал, что главной целью Страны Восходящего Солнца является разделение Китая на «совокупность автономных государств, неспособных к противостоянию поодиночке и восприимчивых к японскому давлению»
[1975]. Черчиллем было написано несколько статей, осуждающих агрессию и проявленную в ходе боевых действий жестокость Квантунской армии
[1976]. Но в целом он считал, что разворачивающаяся на другом конце света война не должна отвлекать внимание британских политиков от положения дел в Европе
[1977]. «Мы не можем предусмотреть все возможные опасности, — заявлял он, — мы должны сосредоточить внимание на главном и пострадать в другом»
[1978].
Американский психолог Уильям Джеймс (1842–1910) однажды заметил, что отличие гения от обычного человека связано не со строением мозга, которое обусловлено природой, а с целями и задачами, на достижении которых концентрируется мозг, а также со степенью концентрации на этих задачах. И хотя современные ученые опровергают отсутствие физических отличий между мозгом гениального и простого человека, мысль, заложенная в высказывании У. Джеймса, имеет право на жизнь.
Сам Черчилль не понаслышке знал, что значит концентрация и расстановка приоритетов
[1979]. «В войне, как и во внешней политике и прочих делах, преимуществ добиваются, выбрав из многих привлекательных или непривлекательных возможностей самую главную, — объяснял он. — Все остальные большие дела должны быть соответствующим образом подчинены этому соображению. Несоблюдение этого простого правила приводит к путанице и к бесплодности действий, и впоследствии положение почти всегда оказывается значительно хуже, чем оно могло бы быть»
[1980].
В свете этих рассуждений интересно проанализировать, что Черчилль думал о своем главном противнике — лидере Третьего рейха Адольфе Гитлере. Помимо того что этим двум личностями предстоит стать заклятыми врагами, указанный анализ интересен по следующим причинам. Во-первых, как повлияла на восприятие Гитлера любовь Черчилля к великим личностям, и насколько личность фюрера повлияла на эту страсть британского политика? Во-вторых, какой бы одиозной фигурой ни был лидер НСДАП, он был современником британского политика, и понимание того, каким Черчилль видел Гитлера, помогает понять мировоззрение самого Черчилля. В-третьих, в истории XX столетия трудно отыскать двух настолько масштабных фигур, которых объединяло бы так много в их непохожести. Они словно были «зеркальными отображениями друг друга»
[1981], или, как выразился профессор Дж. Роуз: «Гитлер был фотографическим негативом Черчилля»
[1982].
Различия между двумя государственными деятелями проявляются уже во внешности: усики Гитлера и гладковыбритое лицо Черчилля, стройность одного и полнота другого, челка у фюрера и лысина у британца и т. д. Затем их увлечения и привязанности, начиная от гастрономических пристрастий, курения и алкоголя и заканчивая отношениями с женщинами: в то время как Черчилль был однолюб и счастливый семьянин, у Гитлера было несколько серьезных привязанностей, но ни одна из них не принесла счастья ни ему, ни тем, кто становился объектом его внимания. Можно было бы утверждать, что два политика были схожи в своей любви к собакам, но и здесь они на самом деле различались. Гитлер любил овчарок, а Черчилль — миролюбивых мопсов и пуделей.
Имелись и более глубокие различия, в которых наблюдалась схожесть в интересах и сферах деятельности. Причем они не ограничиваются одной лишь политикой. Хотя это тоже примечательно: два антипода посвятили себя государственному управлению, находясь при этом не просто в противоположных концах политического ринга, а на совершенно разных рингах, имея в корне отличные представления о том, каким образом должно обеспечиваться процветание их стран.
Помимо политики, оба борца за несхожие идеи занимались видами деятельности, которые довольно часто встречаются порознь и довольно редко — вместе. Речь идет о работе со словом и с изображением. Начнем с первого. И Черчилль, и Гитлер отличались ораторским мастерством. Оба репетировали свои выступления, оба умели потрясать и убеждать аудиторию. Но механизм воздействия их речей был различен. Фюрер делал ставку на харизму и театральность, которая распространялась не только на его выступления, но и на массовые сборища НСДАП. Эти качества Гитлера признавал и Черчилль, заявляя, что «фюрер имел театральное представление об истории»
[1983]. Сам же британский политик, не чуждый лицедейству, успеха на трибуне добивался не внешними эффектами, а внутренним содержанием, когда слова проникают не только в уши, но и в души слушателей.
