Ответственные за пропаганду и распространение славы и могущества Третьего рейха тоже не дремали. В небольшой промежуток времени, который прошел между публикацией в Evening Standard статьи Черчилля «Дружба с Германией» и последующим изданием ее перевода в других странах, по немецкому радио был распространен синопсис этой статьи. Ривз назвал это радиообращение «самым талантливым и зловещим проявлением методов доктора Геббельса». Отдельные выдержки статьи противоречили главной идее автора. А из уст немецких дикторов искореженный и неполный текст Черчилля звучал как одобрение политика Гитлера
[2281].
Черчилль выражал надежду, что «даже самая суровая цензура не сможет предотвратить распространение газет, особенно из Швейцарии и Скандинавии, среди думающего населения Германии». Но по мере того, как агрессивная дипломатия фюрера приносила свои плоды, вызывая все более ожесточенную реакцию автора «Мальборо», он стал все отчетливее ощущать остроту ножниц цензоров. В ноябре 1938 года Ривз информировал его, что к главе внешнеполитического ведомства Дании нанес визит один из членов правительства Германии и заявил, что с захватом Чехословакии Третий рейх имеет возможность получать сырье из стран Юго-Восточной Европы. Теперь немцы больше не нуждаются в импорте из Дании. Но если правительство Дании желает продолжить торговые отношения, тогда оно должно выполнить определенные условия, в том числе исключить антинацистские заявления из своих газет. Изменения в СМИ коснулись и Швеции, где премьер-министр уведомил издания о необходимости избегать малейшей критики Германии и отказаться от публикации любых материалов, которые могут вызвать негативную реакцию Гитлера. Аналогичные ограничения и угнетения начались и в Норвегии. «Как вы можете наблюдать, террор распространяется по Европе, — констатировал Ривз. — Прямая интервенция Германии является случившимся фактом»
[2282].
Европейские СМИ для Черчилля стали постепенно закрываться. Все большее влияние на них начала оказывать политика. Это влияние было разным. Оно могло быть прямым и явным, как, например, со скандинавскими изданиями. Или с правительством Нидерландов, отказавшим Ривзу в использовании станции Амстердама для беспроводной передачи материалов Черчилля в американские газеты. По словам местного министра иностранных дел, «односторонняя пропаганда» Черчилля является «опасной для нейтральности Голландии»
[2283]. Было и косвенное влияние. В свое время британский политик убеждал читателей, что рекламодатели не могут определять характер публикуемых в газетах материалов. Теперь он сам убедился, что могут, да еще как. Основными рекламодателями во многих европейских изданиях были известные немецкие концерны Bayer, Opel, Telefunken. Один из шведских издателей открыто заявил главе Кооперации, что может публиковать только те статьи Черчилля, которые не касаются политической тематики. Причина — акционеры его издания банально хотят получить дивиденды, напрямую зависящие от рекламных контрактов.
В сложившихся условиях европейского бойкота Ривзу ничего не оставалось, как сосредоточить свои усилия на США. «Как удачно, что вас уже ждут в Новом Свете, чтобы компенсировать убытки Старого», — заметил ему Черчилль
[2284].
Учитывая взгляды Черчилля, холодный прием его статей вполне закономерен — он был подготовлен нацистами. Труднее объяснить судьбу, которая ожидала в 1930-е и первую половину 1940-х годов некоторые из его книг, распространявшиеся на территории Германии. В 1930-е годы запрет был наложен только на одно произведение — «Великие современники». В черный список все произведения Черчилля попали только в 1942 году, добавив его имя к другим известным мастерам слова: Агате Кристи (1890–1976), Гилберту Кейту Честертону (1874–1936) и Уилки Коллинзу. Несмотря на спущенные сверху запреты, парижский издатель Payot продолжал продавать переводы «Мирового кризиса» и «Мои ранние годы» на протяжении всей войны. «При всей своей ответственности за уничтожение ста миллионов книг по всей Европе, нацистская цензура могла быть до абсурда неэффективной», — замечает профессор Джонатан Роуз
[2285].
Если возвращаться к статьям, то неприятные сюрпризы ожидали Черчилля не только в Европе, но и в собственной стране. В марте 1938 года после выступлений политика в палате общин с ним связался главный редактор Evening Standard в 1938–1939 годах Реджинальд Джон Тэннер Томпсон (1896–1956). Он признавал, что статьи оппозиционного тори с «литературной точки зрения придавали нашей газете блеск». Однако издание вынуждено расторгнуть контракт из-за расхождения с политическими взглядами автора
[2286].
Это был неожиданный и болезненный удар, поскольку за последние два года на страницах Evening Standard публиковалось большинство британских статей нашего героя, что приносило ему более 1800 фунтов годового дохода. Учитывая и без того непростое финансовое положение (очередной кризис на фондовом рынке), решение издателей еще больше подкосило владельца Чартвелла, которому пришлось в срочном порядке искать выход из сложившейся ситуации. Он обратится к своему другу лорду Камроузу с предложением заключить контракт на серию статей для Daily Telegraph. К предложению для солидности прилагались три перечня изданий, в которых публиковались статьи автора: одиннадцать британских газет, девять — колониальных и тридцать семь — европейских. Камроуз согласился. Вначале на испытательный срок: на полгода по семьдесят фунтов за статью
[2287], затем — на постоянной основе. Их сотрудничество продлится четырнадцать месяцев, пока Daily Mirror не предложит Черчиллю более выгодные условия
[2288].
Черчилль действовал в одиночку, но его влияние на формирование общественного мнения, как, впрочем, и на создание собственной репутации борца против нацизма, было внушительным. Он и сам понимал, насколько огромной силой обладает. Даже в своем возрасте, даже в условиях отсутствия официальной должности, даже являясь жертвой цензуры. В одной из статей, вышедшей в 1938 году в майском номере News of the World, он писал: «Более четырех миллионов экземпляров газеты с этой статьей будут куплены в воскресенье, и как мне сказали, каждый номер прочитает по два-три человека, таким образом, десять или двенадцать миллионов людей прочитают написанные мной слова»
[2289].
