В день публикации статьи в Daily Mail Черчилль гостил у супругов Литтонов. Виктор Литтон (1876–1947) считал, что политик ошибается насчет лорда Ирвина, декларация которого, напротив, призвана снять напряженность и вернуть доверие в отношениях между Британией и Индией. Мужчины вели диалог в спальне Памелы Литтон, которая восстанавливалась после перелома. Для того чтобы придать наглядность своим доводам, Виктор решил провести аналогию с супругой:
— Если бы в ответ на вопрос Памелы относительно ее исцеления хирург ответил бы: «Вы только на пути к выздоровлению, и когда-нибудь шина будет снята», она бы забеспокоилась. Но если бы доктор сказал: «Конечно, ваше выздоровление будет медленным, но в итоге вы сможете танцевать, прыгать и бегать настолько же легко, как и я», то медсестра, которая возразит ему, зная, что полное исцеление наступит только через несколько недель, поступит глупо.
— Нет ничего плохого в том, чтобы давать пациентам надежду, но это совсем не то, что кормить бедных людей ложными обещаниями, — отрезал Черчилль
[238].
Обсуждение индийского вопроса активно продолжилось в 1930 году. В сентябре лейбористское правительство объявило, что на следующий месяц запланирована в Лондоне конференция Круглого стола с участием индийского и британского руководства. Подобное заявление вызвало массу возмущений как среди тори, недовольных политикой правящей партии и позицией своего лидера, так и в самой Индии. Пусть Черчилль не был глубоким знатоком индийского вопроса, а его взгляды не сильно отличались от колонизаторской политики Викторианской эпохи, но он довольно точно предсказал, к чему приведет только одно объявление о возможности предоставления статуса доминиона. Во-первых, будут усилены позиции тех, кто ратует за полную независимость, и прежде всего Индийского национального конгресса с его лидером Мохандасом Ганди. Во-вторых, позиции самой Британии в колонии ослабнут, и может возникнуть угроза кровопролития. Все это действительно произойдет, когда в Индии начнется кампания общественного неповиновения, а за нарастающими призывами к полной независимости последуют столкновения.
Двадцать восьмого сентября 1930 года Черчилль направил в газеты заявление, которое было опубликовано ведущими изданиями на следующий день. Политик сообщал, что он не намерен прекращать публичную деятельность, пока индийский вопрос остается нерешенным
[239]. Похожую мысль он выскажет в деловой переписке в 1933 году, заметив, что «ему не следовало оставаться в политике, принимать активное в ней участие, если бы не Индия»
[240]. Упоминания об отставке характерны и для его личных бесед. Сначала с Леопольдом Эмери на «Императрице Австралии», когда он признался, что готов уйти из политики и посвятить себя бизнесу
[241]. Затем со своей супругой, в еще более откровенной форме, — он говорил Клементине про возможность смены деятельности, если Консервативную партию возглавит Невилл Чемберлен или «кто-то ему подобный», поскольку самого Черчилля теперь привлекало только премьерство. Последнее признание является, пожалуй, самым важным и лучше всего раскрывает внутренний мир потомка Мальборо, для которого единственной целью в политике осталось долгожданное руководство правительством: «Всего лишь эта цель манит меня, и если мне преградят путь, то я покину это скучное поле и уйду на новые пастбища»
[242].
И все же, несмотря на все эти признания, с трудом верится, что Черчилль и в самом деле собирался завершить политическую карьеру. Он был немыслим вне политики, как корабль немыслим вне воды. Скорее всего, эти заявления представляли собой одно из средств развернувшейся политической борьбы для внешнего мира и самоуспокоения — для внутреннего. Связав свою отставку с индийским вопросом, Черчилль дал понять общественности, противникам и сторонникам, что он придает решению этой проблемы первостепенное значение и на урегулирование ситуации направит все свои способности, знания и опыт.
Отдельного разбора заслуживает не только содержание, но и форма, которая была выбрана им для донесения своей мысли. Апеллирование к уходу было чем-то новым в его арсенале и лишний раз говорило о том, что определенный жизненный этап (этап зрелости) уже пройден, что не за горами появление нового витка — пожилого возраста. Подтверждало это и то, что всего за какие-то полгода безвластия политик заметно изменился внешне. «Огромное белое лицо, похожее на пузырь, — отметил в дневнике Гарольд Николсон (1886–1968). — Как будто Уинстон сошел со старых полотен — пожилой государственный деятель»
[243].
Черчилль признался, что теряет хватку и впервые не хочет продолжать борьбу
[244]. Но это было врёменным явлением. В октябре 1930 года он получил от Джона Марка Соммерса Хантера (1865–1932) материалы о создании новой организации — Индийского имперского общества. В исполнительный комитет Общества входили шесть экс-губернаторов индийских провинций, стремившихся сохранить Индию в составе Британской империи. Рассмотрев присланные документы, Черчилль согласился присоединиться к этой организации и впоследствии неоднократно использовал ее заседания в качестве площадки для публичного озвучивания своей позиции.
В ноябре в Лондоне начала работу «не предсказывающая ничего хорошего» (по словам Черчилля)
[245] конференция Круглого стола. Учитывая, что лидер Индийского национального конгресса Махатма Ганди к тому времени находился под стражей, его партия бойкотировала заседания. Несмотря на это, индийские представители на конференции чувствовали себя уверенно, настаивая на максимальном самоуправлении в кратчайшие сроки. По мнению Черчилля, серьезный прессинг со стороны колонии был предсказуем. Он стал прямым следствием проводимой в Британии политики слабости и неопределенности. «С одной стороны, имеют место постоянно возрастающие запросы, с другой — все более извиняющие ответы», — объяснял он, добавляя, что «слабоумные и пораженческие тенденции нынешней политики» приводят к консолидации прежде разрозненных сил в Индии в вопросе не только самоуправления, но и обретения полной независимости. Не поддержал Черчилль и саму конференцию, полагая, что принятые в ходе ее заседаний резолюции не смогут разрешить ситуацию. Свою мысль он справедливо обосновывал тем, что главный источник недовольства британским правлением исходит от Индийского национального конгресса, который своим бойкотированием конференции фактически обесценил принимаемые на ней решения
[246].
