Главная идея, которую Черчилль собирался донести до своих слушателей, сводилась к тому, что Ганди не тот человек, с которым британскому правительству следует обсуждать индийский вопрос. Но основной интерес представляет не содержание послания, а та форма, которая была выбрана оратором для атаки. Черчилль прибег к еще более резким высказываниям, чем те, которые он использовал против Рамсея Макдональда.
Чем Ганди, отдавший жизнь за свободу и независимость своей страны, заслужил столь нелицеприятное обращение? Для ответа на этот вопрос профессор Джонатан Роуз предложил рассмотреть отношение Черчилля к Ганди в свете мнения политика о Махди — вожде освободительного движения в Судане, основателе Махдистского государства Мухаммеде Ахмеде ибн ас-Сайиде абд-Аллахе (1844–1885). Безусловно, сравнивать Махди и Ганди нельзя. Но, учитывая освободительный характер возглавляемых ими движений, анализ отношения Черчилля к Махди действительно помогает пролить свет на поставленный вопрос. Тем более что это отношение хорошо известно и достаточно четко изложено Черчиллем в «Речной войне». Он не критикует Махди, а относится к нему с сочувствием и даже уважением. Можно было бы, конечно, возразить, что эта точка зрения высказана в 1899 году и отражает взгляд молодого автора. Но нет. В 1933 году Черчилль подготовил переиздание «Речной войны» и не стал менять описание жизни суданского пророка, что тем более удивительно на фоне критики Ганди и его последователей.
Одним из объяснений кажущегося несоответствия в оценке Ганди и Махди является то, что Махди скончался до того, как ему удалось одержать окончательную победу, да и само его движение потерпело неудачу и больше не представляло угрозы для Британской империи
[274]. У Черчилля вообще всегда было романтичное и несколько идеализированное представление о проигравших — тех, кто отдал свою жизнь за идею, кто осмелился подняться против превосходящих сил противника и пасть смертью героя. В этом плане очень характерно его замечание, касающееся Гражданской войны в США и «потрясающего» романа Маргарет Митчелл (1900–1949) «Унесенные ветром». Черчилль был восхищен «драматичным сопротивлением» армии конфедератов, которые, по его мнению, не имели «ни малейшего шанса» против превосходящих их сил Севера
[275]. Но Ганди не был в числе проигравших. Его движение за независимость набирало силу и вполне могло одержать победу.
Если следовать этой логике, то становятся понятными не только резкие выпады в сторону «мятежного адвоката», но и то, что в глубине души, несмотря на все колкости, Черчилль не испытывал к своему противнику ненависти. Приведенное выше высказывание о «босоногом факире» достаточно широко известно и часто встречается в публикациях. Но куда менее известно, что после принятия в 1935 году нового законопроекта об управлении Индией, который ознаменовал собой значительную победу Индийского национального конгресса, Черчилль поздравил Ганди с успехом
[276]. За год до этого, он также выразил «свое искреннее восхищение его героическими усилиями, направленными на улучшение условий угнетенных слоев населения»
[277].
В августе 1935 года Черчилль пригласил к себе в Чартвелл одного из сторонников Ганди, индийского промышленника Гханшьям Дас Бирла (1894–1983). Во время беседы, которая продлилась два часа, Черчилль признался, что «с тех пор, как мистер Ганди встал на поддержку неприкасаемых, он очень вырос в моих глазах». Когда Бирла спросил его, по каким критериям он оценивает успех, то в ответ услышал: «Я оцениваю успех по улучшению как моральной, так и материальной составляющей жизни народа. Меня не очень волнует, проявляете ли вы больше или меньше лояльности по отношению к Великобритании. Главное, дайте населению масла»
[278].
Индийский лидер также относился к британскому политику сдержанно, без неприязни. После того как Бирла передал содержание разговора, Ганди сказал: «У меня остались хорошие воспоминания о мистере Черчилле в период его руководства Министерством по делам колоний. Еще с того момента у меня сложилось впечатление, что так или иначе, но я всегда могу рассчитывать на его симпатию и добрую волю»
[279]. В 1944 году Ганди направит британскому премьеру письмо, в котором коснется прозвища, которым тот наделил его, — «полуголый факир». Он сочтет его за «комплимент, хотя и ненамеренный»
[280].
Во время беседы с Бирла Черчилль заметил, что не встречался с Ганди, когда тот приезжал в Англию. Но теперь он с удовольствием узнал бы его поближе и даже вновь посетил бы Индию. Но ни визит в Индию, ни встреча с Ганди так и не состоятся. Зато Черчилль виделся с Джавахарлалом Неру (1889–1964). Их познакомил Клемент Эттли, по словам которого двое выпускников Хэрроу быстро нашли общий язык. Черчилль выразил восхищение храбростью Неру в борьбе с массовыми беспорядками, а тот в свою очередь отметил, что с наслаждением читал книги знаменитого британца. «Их беседа проходила очень дружелюбно, — вспоминал Эттли. — Между ними возникло настоящее доверие, которое, насколько мне известно, сохранилось в дальнейшем»
[281].
Тем временем, пока Черчилль выступал в роли неумолимого борца, Индия постепенно продвигалась к получению статуса доминиона. Четвертого марта, после восьми насыщенных встреч, переговоры между лидером индийского освободительного движения и вице-королем подошли к концу. Результатом этих обсуждений стало подписание так называемого Пакта Ганди — Ирвина. Ганди обещал прекратить общественные беспорядки, направить представителей своей партии на вторую конференцию Круглого стола. В ответ наместник короля гарантировал выпуск на свободу всех задержанных по делу Ганди, а также возвращение всей конфискованной собственности. Помимо содержания, очень многих англичан, в том числе и Черчилля, возмутили формулировки в опубликованном документе; например, наиболее часто встречаемой конструкцией стало: «стороны решили, что…» Отныне Ганди воспринимался не как представитель колонии, а как равный
[282].
И пакт, и предложение о новой конференции встретили поддержку у Болдуина. Черчилль решил дать бой лидеру тори на проходящем 9 марта заседании Комитета по Индии. Сам он не принимал участие в деятельности Комитета, но под его влиянием была принята резолюция об исключении Консервативной партии из состава конференции Круглого стола
[283]. Болдуин это так не оставил. Двенадцатого марта, во время следующего обсуждения индийского вопроса, он заявил, что нападки Черчилля «гораздо больше способствуют потери Индии для Британской империи и гораздо больше поднимают революционный дух, чем что-либо сделанное каким-либо способом кем-либо другим». Он также заметил, что «самой главной обязанностью политика является говорить людям правду, потому что правда важнее тактики»
[284].
