В конце октября на одном из заседаний управляющего комитета рассмотрение вопроса о принятии Черчилля было выделено в отдельный пункт повестки дня. Идя на попятную, руководство профсоюза неожиданным образом обнаружило, что новый член неправильно заполнил анкету, оплаченный им чек не был обналичен, и, самое главное, Черчилль не сообщил точные сведения о том, как давно он занимается кирпичной кладкой. Было принято решение признать его членство недействительным, о чем предполагалось сообщить через официальный печатный орган рабочего движения Daily Herald. Черчилль в свою очередь тоже выступил с заявлением, в котором указывалось, что он не собирался вступать в профсоюз, но его исключение должно стать предметом дополнительных разбирательств, так как может поставить под сомнение принятие остальных членов, получивших аналогичные, заверенные необходимыми подписями ответственных лиц документы (свое удостоверение Черчилль, кстати, возвращать отказался). Разумеется, никаких дальнейших разбирательств на этот счет не последовало
[376].
Вся эта история оставила у Черчилля неприятный осадок, не повлиявший, правда, на его увлечение кирпичной кладкой. Сегодня напоминанием об этой малоизвестной, отчасти скандальной, но доставлявшей огромное удовольствие самому политику страсти служит памятная доска на кирпичной стене в Чартвелле, где сообщается, что эта стена была построена лично Черчиллем в период с 1928 по 1932 год.
Факт строительства, как и годы постройки вызывают у современных исследователей сомнения
[377], но бесспорно, что Черчилль немало сделал в Чартвелле. «Чартвелл владел Черчиллем не в меньшей степени, чем Черчилль владел Чартвеллом», — считает С. Букзаки
[378]. И это не просто красивое заявление. Политик прожил в этом поместье больше сорока лет, вложив в него свою душу
[379]. В 1930-е годы он принимал в Чартвелле своих коллег, делившихся с ним последними новостями и секретными сведениями о состоянии национальной обороны и активности немецкого перевооружения. Отсюда он будет вести борьбу со слабостью и нерешительностью занимавших Даунинг-стрит политиков. Впоследствии Борис Джонсон назовет Чартвелл «гигантским мотором по воспроизводству текстов»
[380], а сам Черчилль будет считать любой день, проведенный вне поместья, — «потерянным днем»
[381].
После Второй мировой войны Черчилль пытался представить свою жизнь в Чартвелле в 1930-е годы как безмятежную идиллию. Он вспоминал об этом периоде, как об «очень приятном для меня в личном отношении времени», большую часть которого он проводил со «счастливой семьей», «мирно обитая в своем жилище»
[382]. Последнее выражение является почти дословным цитированием Библии. Черчиллю всегда нравилась глава 44 из Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова, начинавшаяся словами: «Теперь восхвалим славных мужей и отцов нашего рода». Именно из нее он и позаимствовал шестой стих: «Люди богатые, одаренные силою, они мирно обитали в жилищах своих».
В действительности образ жизни британского политика был куда менее спокоен и уж точно не безоблачен. Зимой 1929/30 года из-за финансовых неурядиц в отстроенный для прислуги коттедж переехали Мэри и ее гувернантка. Клементина много времени проводила в Лондоне. Большой дом был закрыт, за исключением одной комнаты — кабинета, где Черчилль продолжал работу. Финансовое благополучие и выживание семьи фактически полностью зависело от его литературной деятельности — гонораров за статьи, авансов и роялти от продажи книг. Поэтому, даже оказавшись не у дел в политике, у него не было возможности остановиться и отдохнуть. Эксминистру ничего не оставалось, как продолжать трудиться, постоянно ища новые темы и новые заказы.
Ни в том, ни в другом, к счастью, недостатка не было. Летом 1931 года на книжных полках появился последний том официальной военно-морской истории Первой мировой войны. Черчилль захотел написать на вышедшую книгу небольшой отклик объемом в шесть тысяч слов. В нем он собирался показать «шокирующие последствия», к которым привела пассивность в военно-морской сфере в начале войны, а также затронуть тему о внедрении системы конвоев, которая позволила защитить торговое судоходство от немецких подводных лодок. Кроме того, он рассчитывал обосновать правильность позиции адмирала флота Роджера Джона Браунлоу Кейеса (1872–1945) в споре с адмиралом Реджинальдом Хью Спенсером Бэконом (1863–1947) в отношении защиты Дуврского пролива от подводных лодок противника, а также оспорить «поразительное мнение» адмирала флота Дэвида Битти (1871–1936), высказанное в январе 1918 года и касающееся «бессмысленности поиска» главного сражения на море
[383].
В июле 1931 года Черчилль связался с контр-адмиралом Кеннетом Гилбертом Бэлмейном Дьюаром (1879–1964), помогавшим ему в работе над «Мировым кризисом». «Не думаю, что эта работа займет у вас много времени, поскольку вы прекрасно владеете всеми техническими, и не только техническими аспектами этих тем», — обратился к нему политик, предложив за консультацию 75 гиней
*
[384]. Дьюар согласился и в конце июля направил подборку для четырех статей. Переработав присланные материалы, Черчилль подготовит пять статей, которые выйдут в ноябрьских номерах Daily Telegraph и принесут ему пятьсот пятьдесят фунтов. Перед публикацией он обсудил содержание и точность приводимых фактов с Роджером Кейесом
[385]. Финальные версии статей вновь направлялись Дьюару, чтобы тот «проверил даты, цифры» и, если сочтет нужным, «предоставил комментарии и предложения по улучшению либо сокращению» текста
[386]. В декабре 1931 года издательство G.P. Putmaris Sons Ltd. предложит дополнить статьи на военно-морскую тематику и выпустить их в виде отдельной книги. Черчилль откажется, признав недостаточность материала «даже на небольшую книгу»
[387]. Он решил использовать статьи в другом литературном проекте, о котором речь пойдет ниже.
