Вырождение демократии привело к уничтожению в ряде стран парламентской системы, которая фактически и произвела демократию на свет. Нередки стали случаи узурпации власти диктаторами и военными. «Отныне, — констатировал Черчилль, — столько странных и неформализованных процессов вклинилось между электоратом и парламентом, а сам парламент стал подвергаться столь сильному внешнему давлению, что известная фраза „Власть народа волей народа и для народа“
превратилась в иллюзию»
[601]. Но в отличие от других европейских стран, отмечал политик, Великобритании удалось сохранить свою парламентскую систему. Далее следовал панегирик в адрес института британского парламентаризма, служению и защите которого Черчилль отдал тридцать лет своей жизни
[602].
Красивая история для благожелательно настроенной аудитории, но жизнь диктует свои условия, и в 1930-е годы сомнения в правильности принятой в Британии системе государственного управления зародились даже у такого консервативного политика, как Уинстон Черчилль. Как и большинству государственных деятелей, на протяжении нескольких десятилетий занимающихся политикой, Черчиллю пришлось наблюдать смену эпох. Только на его веку изменения происходили довольно резко и приводили к глубоким трансформациям в политической, экономической и социальной областях. Наблюдая, как на его глазах рушатся ценности, незыблемость которых казалась неоспоримой с детства, а появившиеся на сцене истории силы вводили правила, существование которых казалось фантастическим всего пятнадцать — двадцать лет назад, невольно задумаешься над тем, насколько эффективны принятые и хорошо зарекомендовавшие себя в прошлом практики.
На следующий год после выступления в Оксфорде Черчилль держал слово перед аудиторией в Эдинбурге, где попытался проанализировать, насколько соответствует парламентская система изменившимся условиям. Вновь коснувшись вопроса всеобщего избирательного права, он констатировал, что «хранилищем государственной власти стал популизм», который «представляется совершенно неадекватным» для «отстаивания по-настоящему важных общественных интересов». По его мнению, структура современного парламентского правительства разрушена и неспособна выработать «последовательную, рациональную и дальновидную политику на долгие годы»
[603]. Черчилль призывал меньше увлекаться лозунгами, а больше думать о комплексном решении глобальных проблем. Настоящий государственный деятель, настаивал он, «должен устремлять свой взор на звезды, а не прикладывать постоянно ухо к земле»
[604].
Но это будет только через год, а пока, в июне 1930-го, Черчилль знакомил со своей точкой зрения заинтересованных слушателей Оксфордского университета, желавших услышать решение по выходу из экономического кризиса. Экономика! Вот что стало отныне занимать умы прогрессивной общественности, заявил Черчилль. Если раньше, до войны, государственные мужи обсуждали в основном политические и социальные сложности, то теперь большую часть их времени занимает решение экономических вопросов. «Стране не интересна политика, стране интересна экономика», — констатировал оратор, обратив внимание, что отныне избирателей больше всего интересуют «деньги, улучшение условий труда, регулярная занятость, постоянно увеличивающий комфорт и материальное процветание»
[605].
И как в подобных условиях функционирует формируемая годами машина государственного управления? Она начинает сбоить. В том числе, по мнению Черчилля, и из-за всеобщего избирательного права. Для того чтобы иметь возможность остаться у власти, политики произносят популярные речи, ласкающие слух избирателей. Они идут на поводу у общественного мнения, вместо того чтобы искать решения (в том числе непопулярные) выхода из кризиса. Их интересует лишь то, что может увеличить избирательный рейтинг, а не формирование системного подхода к улучшению ситуации.
В подобных условиях выход из кризиса будет долгим, потому что, даже если решение и будет найдено, то из-за непопулярных в краткосрочной перспективе последствий оппозиции не составит труда саботировать его принятие и реализацию
[606].
Что же он предлагал? В своей лекции Черчилль выступил с идеей создания новой экономической модели управления государством, которая должна учесть последние реалии, связанные с глобализацией, военными долгами, изменением структуры рынков сбыта, повышением роли массового производства, появлением убыточных отраслей. Разработка подобной модели является сугубо экономической задачей и относится к той области, в которой Черчилль никогда не считал себя крупным экспертом. Поэтому никаких конкретных советов насчет состава этой модели он не дает, ограничивая свои предложения лишь рассмотрением вопросов ее реализации посредством политических инструментов. Он настаивает на четком следовании выбранному курсу без постоянной подстройки принимаемых мер под непрерывно меняющееся мнение избирателей. Главным критерием выбора решения должна стать его правильность, а не результат голосования. «Нельзя лечить рак большинством, — заявил политик. — То, что нам сейчас нужно, это средство исцеления»
[607].
Но кто сможет сказать, что выбранный курс верный, а движение по другому пути ошибочно? Политики? Нет, считает Черчилль. Они слишком глубоко погружены в обсуждение партийных разногласий и слишком безнадежно скованы борьбой за избирателей, чтобы представить объективное решение. На сцену должны выйти те, кто «владеет специальной квалификацией в экономических вопросах», их следует объединить в новый орган — экономический субпарламент. Весьма неожиданный для Черчилля вывод. На протяжении стольких лет он со скептицизмом относился к верховенству экспертного мнения, о чем нередко сообщал на страницах своих произведений, отмечая ограниченность точки зрения экспертов на фоне мнения политиков. И вот теперь, столкнувшись с трудноразрешимой проблемой, а также признав слабости парламентской системы, он призвал на помощь экономических и технических специалистов.
На самом деле обращение Черчилля к экспертам не столь неожиданно, как может показаться на первый взгляд. Да, он всегда признавал ограниченность экспертного мнения, но это не означало, что он его не ценил. Он любил профессионалов своего дела и часто в процессе принятия решений привлекал к консультациям специалистов. Единственное, он старался не позволять их мнению оказывать определяющее влияние на собственный мыслительный процесс, всегда учитывая дополнительные факторы, которые не относились к компетенции экспертов. Именно поэтому, несмотря на то что он предлагал делегировать экономическому органу «все необходимые полномочия» для успешного выполнения своих функций», контроль над ним он передавал существующему парламенту
[608].
