Сохранившиеся в архиве Черчилля черновики статей о Клемансо показывают, что он очень внимательно, добросовестно и заботливо подходил к описанию образа французского политика. Он аккуратно подбирал слова, неоднократно переписывая отдельные фразы и целые абзацы. Видно, что эта личность была ему близка, и та тщательность, с которой он работал над эссе, лишний раз говорит о важности изложенных идей.
Рассмотрим более подробно, что именно собирался сообщить Черчилль читателям, обращаясь к личности защитника Французской Республики.
Он начинает с анализа образа Клемансо. Еще со времен работы над биографией отца Черчилль придавал большое значение символизму публичного образа государственных деятелей. Эту идею он пронес через все годы политической деятельности, тщательно прорабатывая собственный образ. После начала Второй мировой войны он примерит на себя маску Бульдога. К тому времени он уже достаточно хорошо изучил пример Клемансо, чтобы осознавать: этот РК-ход — как раз то, что нужно. О важности создания подобных ассоциаций он написал еще в 1930 году, и именно в эссе про французского политика: «Фантазия рисует народы в виде символических зверей: британский лев, американский орел, русский тоже орел, только двуглавый, галльский петух. Но Старый Тигр в своей причудливой стильной кепке, с седыми усами и горящими глазами представлял более точный символ Франции, чем любой обитатель птичьего двора»
[657]. Следуя примеру своего старшего друга, он использует образ Британского Бульдога в «стильной» шляпе, с гладко выбритым лицом, волевым взглядом и выдвинутой вперед челюстью.
От анализа образа Черчилль переходит к рассмотрению лидерского почерка французского политика. Это было лидерство в условиях кризиса, лидерство — объединяющее, лидерство — сплачивающее. Как раз та модель, которая понадобится Черчиллю летом 1940 года. И вновь описание этой модели представлено в эссе про Клемансо: «Он был Францией в той мере, в какой одно человеческое существо волшебным образом могло бы увеличиться до масштабов нации. Он являл собой французский народ, поднявшийся против тиранов, — тиранов тела и духа, тиранов чужеземных и внутренних, жуликов, проходимцев, мздоимцев, захватчиков и пораженцев»
[658].
Таким же олицетворением своей нации в мае 1940 года станет и Черчилль. Но столь редкое объединение усилий, желаний и надежд миллионов людей невозможно без духовной силы их лидера. Взваливший на себя неподъемную ношу и поведший людей за собой должен не только сублимировать мощнейший сгусток энергии, но и оказаться достаточно решительным в своей готовности идти до конца и использовать переданный миллионами энергетический порыв для достижения поставленной цели. Именно из-за отсутствия этих составляющих далеко не каждый человек, несмотря на его благородство, честь, ум, трудолюбие, образованность и добропорядочность, способен стать лидером, особенно в критические моменты истории, когда от принимаемых решений зависит будущее нации. Описанной двужильности и решительности недостаточно, чтобы одержать победу, но без них победа одержана не будет.
Такой урок извлек Черчилль из жизни Клемансо, «всегда готового идти до конца, включая борьбу с оружием в руках»
[659]. Он на всю жизнь запомнит слова, которые Тигр сказал ему в кабинете Военного министерства: «Я буду воевать перед Парижем, в Париже и за Парижем». И Черчилль знал, что это была «не пустая хвальба». «От Парижа могли остаться руины, как от Ипра или Арраса, — это не повлияло бы на решимость Клемансо, — указывает он. — Клемансо собирался держать аварийный клапан закрытым до победы или до взрыва всего котла». Аналогичную решимость бороться за последнюю пядь земли, «держать клапан закрытым» продемонстрирует и Черчилль в 1940 году, когда запретит эвакуацию с Туманного Альбиона произведений искусств, когда заявит, что Лондон не будет открытым городом в случае вторжения, когда призовет народ сражаться на «морях и океанах, пляжах, местах высадки, полях, улицах», когда не скажет, а прорычит: «Мы никогда не сдадимся». «Счастлив народ, который в минуту, когда решается его судьба, имеет возможность найти такого деспота и такого защитника», — резюмирует он в своем эссе
[660].
При всем этом, восхищаясь образом «безжалостного агрессивного и победоносного» Клемансо
[661] и перенимая у него секреты успеха, Черчилль нисколько не отступал от своих убеждений, изложенных им еще в автобиографии «Мои ранние годы» и связанных с простой, но очень важной мыслью: не приведи Господь вновь начаться мировой войне. «Перед началом войны следует сказать себе: „Я силен, но и противник тоже“, — развивает он эту мысль в эссе про Клемансо. — Когда война идет, следует сказать себе: „Я измотан, но и противник тоже “. Но практически невозможно угадать, какая из этих фраз верна в этот момент»
[662]. Поэтому, чтобы не озадачивать себя утомительной дилеммой, Черчилль предлагает избегать решения внешнеполитических проблем военным путем, но если суверенитет страны поставлен под вопрос — сражайтесь за свою страну до последнего вздоха.
Одновременно с анализом масштабных проблем войны и мира в эссе Черчилля встречаются и другие актуальные наблюдения. Взять, например, диалог с Дэвидом Ллойд Джорджем в начале и описание встречи с Клемансо дальше. Черчилль рисует контрастные образы двух премьеров. Один — в постели, получающий информацию из кипы официальных отчетов, которыми завалена вся спальня и которые содержат лишь обработанную, как правило, усеченную, нередко устаревшую, а порой и противоречивую информацию. Другой — лично объезжающий фронт, беседующий с военачальниками и получающий информацию из первых уст, подбадривающий бойцов своим присутствием.
Аналогично Ллойд Джорджу, Черчилль нередко знакомился с отчетами в первой половине дня, не вылезая из постели, но метод Клемансо с прямым доступом к информации ему, разумеется, был ближе. И тот контраст, который Черчилль создает между двумя политиками, более чем нагляден и показателен. Если Тигр предстает энергичным главой правительства, владеющим всей необходимой информацией, то Ллойд Джордж завален таким объемом письменных донесений и формализованных отчетов
[663], что для прояснения ситуации вынужден просить своего подчиненного отправиться во Францию и доложить об обстановке.
Это было в характере Черчилля: не лениться прибыть на место событий и лично разобраться, в чем дело. Возглавляя Адмиралтейство в течение трех лет, восемь месяцев он проведет на борту яхты «Чародейка», объезжая многочисленные военно-морские базы, доки и верфи. Черчилля часто можно было видеть на фронте в годы Первой мировой войны, он неоднократно посещал Ближний Восток во время руководства Министерством по делам колоний, он снова начал инспектировать военно-морские объекты, когда вернулся в Адмиралтейство в 1939-м, а в годы премьерства он станет одним из самых путешествующих государственных деятелей такого уровня времен Второй мировой.
