Отдельное внимание привлекают заметки Черчилля относительно предвоенной карьеры Клемансо. Он очень колоритно изображает французский парламент конца XIX и начала XX века с его «суматошной, яростной, ядовитой жизнью, которая протекает в атмосфере сменяющих друг друга скандалов, мошенничеств, разоблачений, лжесвидетельств, подлогов, убийств, заговоров, интриг, личных амбиций, отмщений, жульничества и надувательства». И хотя это было «ужасное собрание, слегка цивилизованное, набитое взрывчаткой и напичканное электрическими проводами под напряжением», Черчиллю импонировало наличие в нем простора для актерской пантомимы. Он изображал депутатов, как актеров на сцене национальной и мировой политики, указывая, что эти «актеры были людьми высокого таланта, людьми умными и красноречивыми, людьми с репутацией и властью, людьми, проповедующими благородные чувства, людьми, которые жили на глазах общественности, управляя армиями, дипломатами и финансами»
[664].
На примере Клемансо Черчилль лишний раз убедился в правильности своей точки зрения, что обитателям политического Олимпа присущ актерский талант, который является необходимой составляющей политического успеха. Сумевший раскрыть в себе актерские способности может многого добиться. Причем речь здесь идет не о лицедействе и притворстве, а о способностях управлять своими эмоциями, достигая в общении и поведении максимальной убедительности. Лучше всего это проявляется в главном оружии политика, к которому так часто обращался Клемансо и которое с успехом использовал сам Черчилль, — публичных выступлениях. Рисуя портрет французского премьера, Черчилль не мог не раскрыть и эту составляющую его образа. «Он переходил от одного края трибуны к другому и бросал резкие, как музыкальное стаккато, предложения, так, как будто эти мысли только что пришли ему в голову. Он напоминал разгуливающего по клетке взад и вперед зверя, который рычит и пожирает публику глазами. С рычанием и ворчанием этот свирепый, старый бесстрашный хищник вышел на охоту»
[665]. Читая эти строки, как и другие, о том, что критическое положение не требовало для объяснения ситуации «языковых изысков, красноречия и аргументов», невольно вспоминаются слова Джона Морли, которые тот часто любил повторять: «В выступлении задействованы три составляющие: кто говорит, как говорит и что говорит, причем последнее значит меньше всего»
[666].
Но управление эмоциями лишь одна сторона ораторского искусства. В большинстве случаев умения держаться на публике недостаточно — важную роль играет и красноречие. Клемансо прекрасно владел словом, чем заслужил дополнительное уважение Черчилля. Анализируя поступки французского премьера, Черчилль не мог не перекладывать историю Клемансо на собственную жизнь 1930-х годов. Поистине автобиографичными выглядят следующие строки, которыми Черчилль описывает жизнь Тигра в период безвластия: «Исключенный из парламента, он потерял трибуну для обращения к стране. Ничего страшного. У него было другое оружие: перо. Он писал, чтобы есть и пить, защищая свою жизнь и честь. И то, что он писал, читалось повсеместно. Так он выжил. И не просто выжил, а восстановил позиции; не просто восстановил позиции, но повел наступление; не просто повел наступление, а добивался победы»
[667].
Фактически в этом небольшом фрагменте Черчилль описал и предсказал свою судьбу в 1930-х и 1940-х годах. Предсказал он и другое. Возведенный на вершину власти, чтобы спасти отечество, Клемансо, этот «суровый, властный человек с мировым авторитетом», был отправлен в отставку после того, как победа была одержана
[668]. Аналогичная судьба постигнет и самого Черчилля в 1945 году. А пока, за пятнадцать лет до своей отставки, он напишет, что «Франция оказалась неблагодарной, на взгляд иностранца, отшвырнув Клемансо в сторону». «Президентом был назначен другой человек, милый, но посредственный
, а Тигр отправился домой. Гордый, как Люцифер, он завернул себя в тогу бессмертной славы и огромного уважения»
[669]. Черчиллю тоже предстоит пройти через это испытание. Но он не удалится на покой, а в какой уже раз найдет спасение в литературном труде, готовя себе плацдарм для возвращения в большую политику.
Анализируя жизнь Клемансо, Черчилль затронул еще одну особенность пребывания у власти: обвинения в коррупции. Сам Черчилль за всю свою более чем полувековую карьеру не был замешан ни в одном коррупционном скандале, чего нельзя сказать о французских политиках периода 1880-1890-х годов. Это было время, когда, по словам британца, «разрушались и подвергались критике репутации многих членов парламента от различных фракций», когда «каждый падающий тянул за собой других», когда «даже мимолетный контакт с обвиняемым компрометировал общественного деятеля», когда «чума подозрения своим заразным дыханием зацепила» многих, в том числе и Клемансо
[670]. Далее Черчилль напишет слова, которые не только продемонстрируют читателю невиновность Тигра, но и выразят точку зрения самого автора относительно этих грязных и дурно пахнущих поступков: «Для цельной и уверенной в себе личности всегда есть одна надежная линия защиты — скромный образ жизни, открытые сведения о доходах и расходах, которые можно предъявить всему миру, и готовность гордо продемонстрировать каждый источник заработка»
[671].
Подводя итог взаимоотношениям Клемансо и Черчилля, а также наблюдая за множеством сходств в их личных качествах, образе мышления и судьбах, невольно задаешься вопросом, насколько повлиял французский политик на своего друга и как бы изменилось поведение последнего, не встреть он на своем жизненном пути пример для подражания? Изучение переписки, произведений, текстов выступлений и поступков Черчилля, а также мнений о нем современников позволяет согласиться с точкой зрения профессора П. Эл-кона, что поведение британского политика на посту премьер-министра в годы Второй мировой войны не претерпело бы значительных изменений. Все те выводы, к которым он пришел, пропуская через себя жизнь Клемансо, находили поддержку в его собственном мировоззрении. Поскольку, как уже было сказано выше, он потому и симпатизировал французскому коллеге, что чувствовал в нем родную душу. «Близость взглядов толкала Черчилля на изучение Клемансо, но не изучение Клемансо рождало эту близость взглядов», — замечает П. Элкон
[672]. И тем не менее общение с выдающимся французом не прошло для Черчилля бесследно. Как и другие исторические изыскания, оно помогло ему лучше понять природу проблем, с которыми сталкивается человек на вершине власти; ограничения и условности, с которыми приходится считаться; ошибки, которых следует избегать. А главное, он лишний раз убедился в том, что в жизни нет безвыходных ситуаций, но, попадая в шторм неблагожелательных обстоятельств, приходится рассчитывать только на себя, на свои знания и свой опыт. Хотя и они неспособны ответить на все вопросы, поскольку ни одна из моделей и методов не гарантирует успех. И лучший совет, который можно дать: не изменяй себе и действуй по обстоятельствам.
