– Сильно била?
– Сильно… А если подумать: ну убежала бы я, ей-то что? Нужна я ей была очень? Ладно бы еще парень, а то девочка… – Олеся Иванна махнула рукой и замолчала.
По прилавку ползала совсем сонная муха: Комаровой жалко было ее прихлопнуть.
– А если бы убежали, что бы делали?
– Не знаю… замуж бы выскочила, – усмехнулась Олеся Иванна. – Нашла бы себе в Вязье принца.
Скрипнула дверь, потом открылась настежь, и на пороге появился Петр. Олеся Иванна коротко взглянула на него, чуть покраснела, но ничего не сказала и продолжала молча на него смотреть. Петр мялся в дверях. Рубашка на нем была чистая, и всегда торчавшие в разные стороны вихры были кое-как приглажены – или так казалось из-за того, что они намокли под дождем, но левый глаз был еще мутным, и под глазом лиловела шишка.
– Ну, что встал? – наконец спросила Олеся Иванна. – Заходи, не стесняйся, все свои тут.
– Да я так… – пробормотал Петр и искоса посмотрел на Комарову.
– Заходи, заходи, – поторопила Олеся Иванна. – Только если ты опять ругаться пришел…
– Да я так, ничего… – повторил Петр, зашел в магазин и тихо прикрыл за собой дверь.
– Олесь Иванна, можно я на склад пойду?
– Иди, Катя, иди… там макароны с тушенкой в кастрюле на столе. Иди поешь.
Комарова спрыгнула со своей табуретки.
Олеся Иванна наклонилась вперед, не спуская глаз с Петра:
– Ну?
Петр почесал затылок, отчего волосы у него опять взъерошились:
– Кончать с этим надо. Оксанка узнает, плохо будет.
– Так ты сам ей и скажи, – усмехнулась Олеся Иванна.
Петр помолчал, размышляя, шутит она или всерьез, осторожно спросил:
– Ты чего это?
– А что я? Я-то что? Чуть что – ты ко мне бежишь, а как «Оксанка узнает» – так все, до свидания, катися колбасой…
– Олеся, да чего ты?! – Петр начал сердиться. – Погодим немного, она успокоится…
– Погодим! – передразнила Олеся Иванна и снова усмехнулась, и Петру ее лицо от этого вдруг показалось некрасивым. – Я тебе что? Я на дороге найденная?
Комарова поковыряла вилкой слипшиеся макароны. Есть не хотелось. На складе было пыльно, и на ящиках у стен сидели в пыли большие мохнатые пауки, которых бабка называла «домо́выми» и говорила, что они очень полезные и их ни в коем случае нельзя убивать. «Увидела на полу паука – уступи ему дорогу, пусть он идет по своим паучьим делам». Комарова отломила от засохшего в вазе букетика травинку, подошла к нижнему ящику, присела на корточки и аккуратно потыкала одного из пауков. Паук приподнял лапу, но с места не сдвинулся.
– Глупый, – сказала Комарова и почесала ему травинкой спину.
Паук прополз пару сантиметров и снова замер.
– Глупый, – повторила Комарова. – Ну чего ты тут сидишь? Познакомился бы с кем-нибудь… там девушки на улице. Ну чего ты?
Она села на пол, прижалась щекой к углу ящика и стала рассматривать паука. Ленка их очень боялась – один раз на нее упал в туалете крестовик, и она выскочила во двор с задранной юбкой и голой жопой, а потом не спала всю ночь и приставала к Комаровой, чтобы та поискала у нее в волосах. У этого были короткие крепкие лапы, покрытые редким коричневатым мехом, и брюшко, тоже все покрытое короткими волосками. Комарова осторожно подула на него, и паук повернулся к ней мордой. На морде у него было несколько глазок-бусинок, смотревших в разные стороны: два покрупнее спереди, две пары поменьше по бокам.
– Красавец-мужчина, – сказала пауку Комарова. – Шел бы погулять.
– Олеся, ну чего ты?
Олеся Иванна не отвечала и смотрела куда-то сквозь Петра. И правда, не такая уж она красивая. Одеться умеет и причипуриться – это да. И немолодая уже. В ней всего-то хорошего, что безотказная.
– Слушай, Олеся… – примирительно сказал Петр. – Ну тебе что, подождать-то немного… А ты на что рассчитывала?
– Я-то?! – вскинулась Олеся. – Я-то?! Я-то ни на что не рассчитывала! Я тебя вообще звала? Ты зачем приперся?
– Поговорить хотел, думал, может, вразумишься! Да что с тобой разговаривать! Ты же по-человечески не понимаешь! – Петр в сердцах сплюнул на пол и растер плевок ногой.
– А ты не плюйся! Плеваться он сюда пришел!
– Скажи спасибо, что в рожу тебе не плюнул.
– Ну спасибо! – голос Олеси Иванны задрожал. – Большое тебе спасибо, Петенька, что в рожу мне не плюнул! Иди уже отсюда, еще люди увидят…
– А то они не видят! А то я у тебя один такой!
Олеся Иванна отшатнулась, и ее лицо залилось густой краской.
– Что? Что ты такое сказал?
– А что слышала! Шалава ты, шалава и есть.
Олеся Иванна дернулась было, чтобы схватить Петра за растрепанные вихры и дернуть как следует, чтобы знал, но вместо этого закрыла лицо руками, уронила голову на прилавок и разрыдалась.
– Ну, чего ты теперь? – хмуро спросил Петр.
Олеся только молча мотнула головой.
– Да чего ты все кобенишься, Олеська? Что тебе больше всех надо-то?
– Иди уже… люди увидят… – глухо повторила Олеся.
– Да ну тебя!
Петр еще некоторое время смотрел на нее, не зная, что добавить, потом отвернулся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Олеся Иванна подняла зареванное лицо, посмотрела на дверь, тихонько поскрипывавшую от ветра, снова опустила голову на сложенные руки и заплакала беззвучно, только изредка всхлипывая.
В один из последних дней прошлого августа Петр привез продукты поздно, совсем под вечер – Олеся Иванна уже давно закрыла магазин и прибиралась на складе. Он перетаскал на склад ящики, потом встал в дверях, вытер взмокший лоб ладонью и взъерошил волосы.
– Красивый ты парень, Петя, – усмехнулась Олеся Иванна. – Жаль, не холостой.
Петр улыбнулся, спорить не стал: сам знал, что красивый.
– Поесть хочешь? У меня картошка с сосисками осталась с обеда.
– Давай, что ли… Оксанка все равно не покормит.
Петр говорил, а сам без стеснения любовался Олесей Иванной – она привыкла, что ею так любуются, но было приятно, что это именно Петр, который нравился всем женщинам в поселке, а достался почему-то неряхе и злыдне Оксанке. И ей казалось, что если Петр Оксанке изменяет, то этим в мир возвращается какая-то справедливость. Она быстро собрала на стол и поставила Петру стопку водки.
– Да я же за рулем, куда мне! – весело сказал он, выпил залпом и налил вторую.
Олеся Иванна с улыбкой покачала головой.
– Ну, чего ты там стала, Олеся?
– Да так… на тебя смотрю.
– Чего на меня смотреть? – Петр подмигнул. – Мы с тобой что, в музее? Подойди лучше.
