– Перед рассветом вам спать не надо, – терпеливо объясняла она. – Выпейте чаю.
Василий знал причину. Он потерял много крови, организм был ослаблен. Именно во сне умирали на исходе ночи тяжело раненые. Слабее билось сердце, становился редким пульс, человек незаметно и тихо угасал.
Пить чай Астахов отказывался. После него хотелось на двор, а вставать ему запрещали, да и вряд ли бы он смог. Медсестра и санитарки подсовывали «утку», но мочиться в их присутствии Василий не хотел. Не то что стеснялся (двадцать один год уже), а раздражало собственное бессилие рядом с девушками.
– Помоги лучше встать, Катя, – просил он.
– Меня Таней зовут, Катя дежурила прошлой ночью, – поправляла его сестра. – Не надо стесняться. А Катю вы лучше запомнили, наверное, она больше понравилась.
– Не в этом дело.
– Пейте чай. Доктор велел мне проследить, чтобы вы обязательно выпили.
– Приказал, – переводил на уставный язык слова девушки лейтенант. – Если приказал, то надо пить. Давайте кружку.
Так проходили часы до рассвета. Таня или Катя уходили к другим раненым, снова возвращались. Часов в семь утра Астахову разрешали заснуть, и спал он обычно до обеда. Первые дни есть не мог, пил только сладкий компот и чай. Затем Таня, круглолицая, с коротко стрижеными волосами, уговорила съесть тарелку куриного супа.
– Ну вот, молодец, товарищ лейтенант, – хвалила его, как ребёнка, Таня, забирая пустую тарелку. – Теперь кашу молочную, она полезная. Дома жена, наверное, ждёт, вам быстрее выздоравливать надо.
– Кашу вечером, а жены у меня нет.
– Зато невеста наверняка имеется.
– Была невеста… давно. И не надо по званию. Василий меня зовут.
– А по отчеству?
– Я что, такой старый? Просто Василий.
Медсестра Катя, высокая, черноволосая, Астахова не уговаривала.
– Чего вы капризничаете! Или санитарку позвать, чтобы она вас с ложечки кормила?
– Не надо санитарку. Сам справлюсь, когда смогу.
– Как хотите, – кривила красивые губы Катя и уходила, провожаемая взглядами других раненых.
Вообще-то раненых кормили санитарки. Исключение делали для тяжёлых, к которым относился лейтенант Астахов. Но молодость брала своё, и через неделю Василий уже потихоньку вставал с койки. Чему он больше всего радовался – отпала проблема с этой чёртовой «уткой».
И аппетит проснулся. Тем более что познакомился с ребятами – палата была на шестерых. Самым авторитетным считался командир танковой роты старший лейтенант Егор Зубов. Лет тридцати, небольшого роста, он единственный в палате имел боевую награду – орден Красной Звезды.
– У меня в роте было четыре новых танка БТ-7, – рассказывал Зубов. – Лобовая броня усиленная, пушка и два пулемёта. Остальные шесть машин – БТ-5. Тоже неплохие, и скорость приличная. Только не пригодилась моя рота. Послали срочно во главе взвода сопровождать огнемётные танки. Там меня и подбили, а огнемётчики свою задачу выполнили. Штука жутковатая, если не знаешь, что это такое. Всё горит, даже песок плавится. У японцев нервы не выдержали. Побежали. Тем более что мой взвод огонь из пушек и пулемётов вёл. Но две машины потерял.
– Японских танков я вроде не видел в те дни, – сказал командир пулемётного взвода Саня Фильков, получивший несколько осколочных ранений от взорвавшейся поблизости мины.
– При чём тут японские танки? – закуривал папиросу Егор Зубов. – С ними мы ещё столкнёмся. Пока для нас хватило 37-миллиметровых пушек. Мелкие гадёныши, не сразу и разглядишь. Но снаряды сильные и прицельность хорошая. Эти пушки – самый главный наш враг. Метров за восемьсот броню прошибают. Снарядик как змеиная голова, а разгоняется до малинового свечения. Удар, сноп искр, а он уже внутри машины всё подряд крошит. Бензин, масло загораются, порох в снарядных гильзах. Если повезло, и под удар не попал, считаные секунды остаются, чтобы наружу выскочить. Зевнёшь, не успеешь среагировать – от дыма сознание теряешь, а там боеголовки начинают детонировать.
– Не позавидуешь вам, – вздыхал капитан-связист Ерофеев Николай Григорьевич, самый старший по возрасту в палате. – Видел, как люди сгорают в танках.
– На войне никому не сладко, – улыбался неунывающий танкист и подмигивал медсестре Кате. – Особенно, когда такие девушки рядом. А чего бы нам не прогуляться вечерком, Катюша? Травка зелёная, свежая, закат чудесный над степью.
– И комаров туча, – морщила носик красивая медсестра. – Кроме того, жена и детишки вас дома ждут, товарищ старший лейтенант.
– Жене никто не расскажет, – подмигивал остальным танкист. – Да и далеко они, аж за тысячу вёрст.
– Конечно, не расскажем, – улыбался во весь рот девятнадцатилетний Саня Фильков.
– А вам, Фильков, надо было с утра кал сдать. Что, коробочку найти не можете?
Саня краснел, как рак, не зная, как достойно ответить на такой неожиданный выпад.
– Сдаст он, Катя. Обязательно, – приходил на выручку Егор Зубов. – Пообедает как следует и к утру принесёт сколько нужно. Если что, мы поможем.
– Бросьте такие шутки, товарищ Зубов. Постороннее участие не требуется. Вдруг у Филькова паразиты в кишечнике? Только дизентерии нам не хватало.
Медсестра, покачивая бёдрами, не спеша удалилась. Достойных кандидатов для близкого знакомства в этой палате она не видела. Кроме того, ходили слухи, что у красивой Кати особые отношения с заместителем главврача госпиталя.
– Ну и штучка, фу-ты ну-ты, – передразнил её Зубов. – Идёт как пишет.
– Девушка себе цену знает, – добродушно заметил капитан Ерофеев. – Ей жених нужен, а не баловство с женатыми мужиками.
– Катьке кое-что другое нужно, – засмеялся Зубов. – И не просто, а со связями и «шпалами» в петлицах. Вон, Васёк Астахов – видный парень. За такого любая девка ухватится, но всего лишь «ванька-взводный». Когда ещё до комбата дорастёт, тем более с таким ротным, как Юрка Назаренко.
– А ты что, знаешь его? – спросил Василий.
– Успел познакомиться. Он мужик неплохой, но слишком самолюбивый. Переживает, что в тридцать лет всё ещё старшим лейтенантом ходит.
– Пустые переживания, – рассудительно заметил капитан-связист. – Главное – семья и дети, а к нему жена не захотела приехать.
– Да и я тут без семьи, – отозвался танкист. – Младший сын часто болеет, а в Монголии зимы холодные и ветер ледяной. Когда меня после событий на озере Хасан сюда в ноябре прошлого года перевели, решили, что до весны жена с сыновьями в Союзе останется. А весной тут всё закрутилось, не до переезда стало. Восемь месяцев один живу. Вот и оглядываешься поневоле на санитарок и медсестёр. Природа своё требует.
С утра, как обычно, начинался врачебный обход. Хирург в сопровождении медсестры осматривал раненых.
– Ерофеева и Астахова в перевязочную, – сказал он дежурившей в тот день медсестре Тане. – Фильков у нас молодец, скоро бегать будет.
