Успокаивая товарища, Павел качнул крыльями и сделал знак рукой – не отставай от командира. Под ними проплывало плоскогорье Баин-Цаган, о котором много говорили. Японцам крепко дали по зубам, но в боях потеряли немало наших самолётов. Они оказались серьёзным противником как на земле, так и в воздухе.
На восточном берегу Яценко разглядел обломки самолёта СБ (скоростной бомбардировщик). Двухмоторная машина с размахом крыльев двадцать метров развалилась при вынужденной посадке. Отдельно лежали крылья, корпус и отброшенный ударом хвост. Толчок о землю был крепкий, уцелел ли кто из экипажа?
Невольно вспоминая технические характеристики лучшего на то время бомбера, Павел снова отметил, что скорость его собственного самолёта значительно ниже, чем у СБ. А ведь всего год назад его убедили: наши истребители лучшие в мире, а японская авиация безнадёжно отстаёт. Кому нужна эта ложь?
Через несколько минут он заметил две пары японских истребителей. Они шли навстречу советской девятке. Вряд ли четыре Ki-27 рискнут сразиться с превосходящей по количеству эскадрильей. Впрочем, от японцев можно ждать чего угодно.
Слепило глаза восходящее солнце. Павел потерял из виду вражеские истребители, зато увидел ещё две пары Ki-27. Они промчались мимо, рассыпая трескучие очереди носовых пулемётов. С запозданием открыл огонь молодой пилот слева. Очереди были излишне длинными – лётчик нервничал, самолёт забирал вверх.
По мнению высоких руководителей Красной Армии, истребители И-15 бис могли успешно действовать против японских истребителей «Накадзима». Авиаспециалисты осторожно возражали и высказывать откровенное мнение опасались. Но если внимательно поглядеть, то разница между советскими и японскими истребителями очевидна.
К сожалению, она была не в нашу пользу. И-15 бис даже по внешнему виду мало напоминал истребитель. Громоздкий, с двумя парами крыльев, он больше походил на вспомогательный аэроплан У-2, известный под названием «кукурузник». В противовес ему Ki-27 «Накадзима» имел обтекаемый металлический корпус, был более лёгким и скоростным.
Всегда подчёркивалась храбрость наших лётчиков, готовность жертвовать собой, что должно было заменить техническое несовершенство. Однако японские пилоты не уступали в этих качествах «сталинским соколам». Именно поэтому такой ожесточённостью отличались воздушные бои в той забытой войне.
Две пары истребителей «Накадзима» атаковали машины командиров эскадрильи и одного из звеньев. Знали – там находятся наиболее опытные пилоты. В случае успеха японцы могли рассчитывать на растерянность остальных.
Скорость и манёвренность помогли. Не меньше десятка пуль угодили в массивный капот И-15, которым управлял капитан, командир звена. Яценко снова увидел знакомую картину, пляску мгновенных вспышек от попаданий зажигательных пуль и отлетающие куски обшивки. Командир эскадрильи увернулся от огня и, в свою очередь, атаковал врага.
Самолёт командира звена пытался выйти из пике, двигатель дымил и захлёбывался. Выручая старшего товарища, Яценко отгонял огнём японский истребитель. Все четыре пулемёта работали нормально. На серебристом фюзеляже «Накадзимы» отпечаталась строчка попаданий, которые не задели жизненно важных узлов.
Зато при наборе высоты, когда скорость японского истребителя достигла предела, крылья начали опасно вибрировать. Павел не смог догнать вражеский самолёт и переключился на другую цель. В воздухе кружились и обстреливали друг друга шестнадцать самолётов. Машина командира звена разбилась и горела среди низкорослой сухой травы. Капитан приземлился на парашюте, его никто не преследовал.
Но самурайские обычаи были в тот период давно забыты. Когда другой наш подбитый самолёт шёл на вынужденную посадку, его перехватил у самой земли японский лётчик. Добить хорошо подраненного врага трудов не составляло. Оба носовых пулемёта с короткой дистанции буквально изрешетили И-15. Лётчик пытался спасти машину и собственную жизнь. Не получилось. При ударе о землю подломились шасси, пилота выбросило из открытой кабины, а самолёт развалился.
Победитель торопился продолжить бой и поднимался вверх. Один из опытных лётчиков советской эскадрильи сблизился с японцем. Безжалостная точная очередь четырёх пулемётов издырявила блестящее, как у судака, брюхо истребителя. Пули перебили ноги японского пилота. Неуправляемый самолёт стал оседать на подъёме, закрутился и ударился о песок крылом.
Японский лётчик удачно штурмовал аэродром возле посёлка Тамцак-Булак, любил гоняться по степи за монгольскими всадниками, не разбираясь, военные это или пастухи-араты. Стрелял он не слишком метко, но рёв мотора заставлял лошадей испуганно ржать и метаться. Было весело. Сегодня он добил русского пилота, и это ему зачтётся, как и расстрел монгольских всадников. Лётчиков в армии любят, он наверняка получит ещё одну медаль. Оставалось лишь спасти себя. Это оказалось гораздо труднее.
Двигатель горел. Фонарь кабины откинулся легко, но не слушались ноги, на которые японский лейтенант старался не смотреть. Мешали привязные ремни, не хотели расстёгиваться. Пилот обрезал их коротким мечом таши и кое-как выбрался. Боль в перебитых костях заставила его вскрикнуть. Он полз, отталкиваясь локтями, затем бессильно уткнулся лицом в горячий песок.
В воздухе продолжали реветь моторы истребителей. Русские самолёты хуже, они получат сегодня. Сам он свой долг выполнил – сбил русский истребитель. При этом японский офицер забыл, что лишь добивал раненого. Нарастающий жар заставил пилота беспокойно оглядеться.
Его новый Ki-27 горел. Невидимое при ярком солнечном свете пламя жадно облизывало фюзеляж. Вспыхнул дюралюминий, который сгорает, разбрасывая ослепительные язычки искрящегося огня. Затем часто и быстро стали взрываться патроны, шарахнул сразу целый контейнер. Огонь перекинулся на кабину, пошёл чёрный дым. Лопнул бензобак, уцелевшее крыло стало сгибаться, с него быстро капала вода. Оказалось, что плавился алюминий и застывал на песке причудливой серебристой лужей. Порыв ветра перекинул огненный язык, который дотянулся до пилота. Лопнула кожа на лице, следовало отползти подальше. Сейчас, сейчас…
Ноги мешали двигаться. Дымился комбинезон, затем загорелся на спине. Лётчик с усилием перекатился на спину и потерял сознание от боли в перебитых ногах. Дым сдавил дыхание, избавив от мучений. Подстреленные им пастухи в раскалённой монгольской степи умирали порой куда медленнее. Сердце японского лётчика остановилось через несколько минут, а комбинезон снова загорелся.
Павел Яценко увидел, как на молодого пилота его звена пикирует Ki-27. Звена как такового уже не существовало. Командир был сбит, молодой растерялся и мог стать лёгкой добычей. Пытаясь выручить товарища, Паша открыл огонь издалека, чтобы отвлечь японца.
Но сверху вниз летели очереди носовых пулемётов. Молодой лейтенант, наверное, не успел ничего почувствовать. Он мог и не увидеть врага – мешало верхнее крыло. Это уже не имело значения. Пилот погиб от нескольких пуль, а его самолёт, раскручивая штопор, неотвратимо нёсся к земле.
Лейтенант Яценко упустил самолёт, который сбил товарища. Приобретённый опыт заставил его действовать более обдуманно. Теперь он не пытался гнаться за японскими истребителями, а набирал высоту. Двадцатилетнему лётчику предстояло заменить в одиночку целое звено. И он добился победы.
