– Не надоело вам за императора подыхать? – спрашивал старший лейтенант Назаренко. – Небось, дома родители, братья-сёстры ждут.
Оба пленных стояли перед русским офицером навытяжку, один пошатывался, был ранен.
– Садитесь, чего тянетесь? – махнул рукой Назаренко. – Для вас всё кончилось, а нам ещё воевать.
Раненый солдат опустился на песок, а другой, постарше, проговорил с сильным акцентом:
– Я думаю, скоро всё кончится.
– О, ты русский знаешь? – удивился старший лейтенант.
– Немного… Кто желал, тех учили.
– Ну и как настрой у солдат? Надоело воевать?
– Долг… мы выполняем долг. Сами видите, никто не сдаётся.
Он обвёл рукой траншею, где вповалку лежали тела убитых японцев. У некоторых и после смерти сохранилось на лицах выражение злости. Другие ушли, страдая от смертельных ран, возможно, с облегчением.
– А чего же ты сдался, вояка хренов?
– Так получилось…
– Полючилось, – передразнил его Назаренко. – Ладно, живи. Эй, кто там, перевяжите раненого и отведите пленных к начальнику штаба.
В траншее Василий Астахов неожиданно встретил санитарку Люсю Гладкову.
– Ты откуда взялась? Вроде при штабе была, – удивился лейтенант.
– При штабе батальона, – уточнила санитарка. – Много раненых, меня направили в ваше распоряжение. Вот, ползаю по склонам, делаю перевязки.
Астахов знал, что Люсю взял под своё покровительство комиссар Боровицкий, спит с ней. На войне такое случается, ничего особенного. Но почему комиссар послал её на поле боя? Для девушки здесь не место. Санинструктор Федулов на что осторожный мужик, а выбыл с тяжёлым ранением. Угодил под пулемётную очередь санитар, долго ли продержится Люся? Предупреждая ненужный вопрос, девушка торопливо заговорила:
– Василий, ты себя береги. Таня тебя ждёт.
Оба понимали, что слова сочувствия всего лишь слова. Как убережёт себя взводный командир – в кустах, что ли, отсидится? Да и Люся, торопясь остановить кровь и перевязать раненых, полчаса назад едва не угодила под пули. Они хлестнули рядом, разбрасывая фонтанчики сухой земли, а одна пробила санитарную сумку. Испугаться Люся не успела. Страх пришёл позже, а тогда она равнодушно загадала: «Только не в ногу, которую могут ампутировать. Лучше уж наповал, без боли и мучений».
На передний край её направил комиссар полка. Приказал резко и безапелляционно:
– Отправляйся во второй батальон. Там потери, а санитаров не хватает. Санинструктора в шестой роте убили.
Боровицкий хотел поправить своего руководителя, что санинструктор не убит, а ранен. Люсю можно послать в полковую санчасть, где она очень пригодится – медик опытный. Однако благоразумно промолчал. Бои по уничтожению окружённой группировки идут жестокие, начальство взвинчено. Даже штабных направляют в стрелковые батальоны, заменять выбывших командиров рот и взводов.
Смягчая тон, комиссар полка пояснил, словно оправдываясь перед девушкой:
– Санитары не справляются. Так что тебе лучше там быть, людей спасать.
– Так точно, – ответила Люся.
Свои вещи и небольшие подарки Боровицкого она оставила в землянке связистов.
– Сохраним, Людмила, – пообещали они. – Удачи тебе.
– И вам тоже.
– Главное, вперёд других не лезь.
– Как получится…
Опытные связисты знали, что ничего хорошего девушку не ждёт. Бои идут ожесточённые, там не щадят ни раненых, ни санитарок.
Борис пытался её проводить, Люся замотала головой.
– Не надо, там стреляют.
– Что я, в атаку не ходил? – обиделся батальонный комиссар.
Санитарка в ответ промолчала.
Последние дни Люсю Гладкову не оставляли плохие предчувствия. Несмотря на крепкий характер, ей не везло в жизни. В восемнадцать лет, когда подруги выходили замуж, она оттолкнула парня – свою первую любовь. Тяжёлая жизнь в селе её не устраивала. Рано состарившаяся мать не могла быть примером. В городе получила специальность, но медицинское училище закончить не успела. Забеременела, а когда поняла, что мужчина её бросил, отвезла ребёнка к матери.
– Может, вернёшься, Люсь? – спрашивала она.
– Нет, мама. Слушать, как мне в спину смеются? Может, и вернусь… Доучиться надо и денег скопить.
Ей в очередной раз не повезло с мужчиной. Боровицкий не смог её защитить. Винить некого. Теперь передний край и раненые, которые просят помощи, а некоторые умирают на её руках.
На склоне сопки лежал погибший лейтенант Сергей Логунов, которому недавно исполнилось двадцать лет. Он был убит во время атаки, получив несколько пуль в грудь. Санитары доложили об этом ротному Назаренко, передали документы и оружие. Старший лейтенант подозвал Ваню Сорокина.
– Дружка твоего убили.
– Я знаю.
– Похоронят его здесь, на сопке. Официальную бумагу подготовят в штабе, а ты напишешь короткое дружеское письмо его родителям. Учились вместе, знал, наверное, их.
– Нет, не знал, – покачал головой Ваня. – Он меня к себе домой не приглашал.
– Не имеет значения. Всё равно напиши.
– А что писать?
Назаренко хотел обругать молодого взводного за бестолковость, но, поглядев на него, смолчал. Сорокин был словно не в себе. Расширенные глаза смотрели непонятно куда, одна рука заметно дрожала, на пальцах запеклась кровь.
– Ранен, что ли? – спросил старший лейтенант.
– Нет, это кровь японца.
– Так вымой руки и сам умойся. Передашь родителям, что Сергей был смелым командиром, любил Родину, а его любили бойцы.
– Не очень они его любили. Серёга на рожон лез, хотел перед вами отличиться. Его взвод всегда потери больше других имел.
– Чего ты умничаешь? Надо уважать товарищей, особенно погибших.
– Так точно, – козырнул в ответ Сорокин.
В ветреной монгольской степи закаты особенно яркие. В лучах заходящего солнца светилась огромная сопка Ремизова, названная в память погибшего командира полка, Героя Советского Союза Ремизова И. Н. Высилась двугорбая сопка Песчаная, где также продолжались бои. Высота Палец была взята, там было тихо, лишь поднимались дымки сгоревших машин и взорванных японских укреплений. Подступила ночь, а с ней возможность для измотанных бойцов отдохнуть.
Тяжёл и беспокоен был их сон. Кто-то просыпался от собственного крика. Атаки, стрельба и взрывы снарядов не отпускали людей. Они поднимали головы и беспокойно озирались. В темноте захваченных блиндажей тлели зелёные трофейные спиральки от комаров. Сильно пахло креозотом, которым японцы пользовались для дезинфекции. Красноармеец, спавший рядом с Антоном Ютовым, громко и отчётливо произнёс:
