Пётр Лазарев решение комиссара полка поддержал.
– Рота самая подготовленная. Назаренко ударить сумеет. Заместитель у него крепкий, Василий Астахов. Взводный Сорокин, хоть из молодых, но воевать быстро учится. Сержанты там боевые…
– Знаю я людей, – с досадой перебил комбата Боровицкий. – Все смелые и боевые, а вести роту мне придётся.
В траншее Борис увидел Люсю Гладкову. Она сидела рядом с конопатым сержантом-здоровяком. Тот поднялся, приветствуя комиссара. Санитарка никак не отреагировала, что Боровицкому не понравилось. Всё же он политический руководитель батальона. Однако замечание делать не стал, не его это уровень, да и ни к чему выпячивать прошлые отношения.
Ещё больше испортил настроение ротный Назаренко. В ответ на бодрые слова комиссара, что предстоит последний решительный бросок, старший лейтенант мрачно изрёк:
– Точно. Для кого-то атака будет последней – крепко японцы дерутся. Вон, на том уступе их всего-то сотня наберётся, а расползлись по норам, никакая артиллерия не выбьет. Пулемёты склон как метлой подметают, да ещё снайперы. Прямо в морду целятся, командиров ищут. Ты фуражку сними, Борис Яковлевич. Каску лучше надень.
– Что, спасёт?
– От пули жестянка не защитит, зато выделяться не будешь. Настрой у ребят боевой, надо добивать япошек.
– Батарея поддержки далеко? – спросил Боровицкий.
– Метров триста за нами. Только у Грача две пушки остались да людей повыбило. Один расчёт старшина возглавляет.
– Танков наших что-то не видно.
– Они на другом склоне и на сопке Песчаная. Мы уже у вершины, сюда никакой танк не влезет.
Излишняя болтливость ротного командира раздражала Боровицкого. Тот не сидел на месте, отдавал команды, сбегал к Лазареву и вернулся довольный.
– Через полчаса весь батальон атаку начнёт.
– Гаубичную батарею надо бы подключить.
– У них другие объекты, не только наш батальон наступает. Ничего, Грач своё дело знает.
Подготовка к атаке показалась Борису слишком слабой. Две полковые «трёхдюймовки» выпустили десятка четыре снарядов. Били они довольно точно, фонтаны разрывов накрыли вражеские позиции, но вряд ли нанесли существенный вред окопавшейся японской роте.
– Так это третья атака за сегодня, – объяснил Назаренко. – Снарядов не напастись. Пушкари за километр на плечах ящики носят. Зато сейчас «Максимы» жару дадут.
Бодрое упоминание о «Максимах» не прибавило Боровицкому оптимизма. Впереди вершина, японцам отступать некуда, будут драться жестоко.
В атаку поднялись сразу три роты. Люди рассыпались по склону, и Борису Яковлевичу показалось, что их совсем мало. Неужели роты так прорежены в последних боях? Станковые пулемёты в цепи старались вовсю, грохот не умолкал.
Шестая рота вырвалась вперёд. Боровицкий старался держаться ближе к Назаренко. Старший лейтенант всегда вёл роту лично и даже не был ни разу серьёзно ранен. Последний штурм много чего стоит. Бегущие впереди командиры и политработники не останутся без наград.
Склон оказался довольно крутой, люди бежали с заметным усилием. Не было слышно криков «ура», рота наступала молча. Иногда кто-то из бойцов падал, но остальные темп не сбавляли.
Назаренко повернул загорелое лицо к Боровицкому.
– Хорошо рота атакует!
– Хорошо…
Рядом ахнул и упал красноармеец, а Борис отчётливо услышал треск японского пулемёта.
– Сейчас наши заткнут ему пасть. Вася Астахов с фланга заходит. Вон, к траншее приближается.
Что-то сильно ударило Бориса по руке, в которой он сжимал пистолет. Он приостановился, глядя на ТТ, лежавший у ноги. Из пробитой кисти капала кровь. Комиссар понял, что ранен.
– Нельзя останавливаться, убьют, – подтолкнул его Назаренко.
Старший лейтенант сообразил, что Боровицкого зацепило крепко. Повалил его на землю.
– Лежи, Боря. Сейчас санитара пришлю.
– Пистолет дай… Это моё оружие.
– Лежи спокойно. Не нужно тебе оружие.
Рота продолжала атаку. Траншею забрасывал гранатами взвод Василия Астахова. На бруствер взобрался Иван Сорокин, прыгали, обгоняя лейтенанта, остальные красноармейцы третьего взвода. Приближался первый взвод, его вёл Юрий Назаренко.
В третий раз за сегодняшний день начался ближний бой. Оставив на склоне погибших и раненых товарищей, красноармейцы навалились на японцев с безудержной злостью. В этой драке насмерть никто не просил пощады. Выстрелы в упор, удары штыков находили всё новые жертвы с обеих сторон.
Савелий Балакин, как всегда, пробивался к японским офицерам. Спортивно сложенный лейтенант, в портупее и с красными полупогончиками, стрелял из массивного браунинга. Вокруг него сбилась кучка солдат, которые вели беглый огонь из винтовок.
Не слишком умелые стрелки, японские солдаты были сильны в штыковом бою. Офицер уверенно вёл группу, готовую пустить в ход заточенные, как мечи, плоские штыки.
Сержант Балакин, забыв об осторожности, оказался в одиночку среди японцев. Свалил выстрелом солдата и отбил удар. Штык разорвал рукав, Балакин медленно отступал. Ему пришлось бы туго, не подоспей Василий Астахов и несколько красноармейцев. Пули свалили японского лейтенанта, рядом падали его подчинённые. Двое бросились вперёд, выставив штыки, и тоже упали на взрыхлённый влажный песок.
На небольшом уступе японцы разворачивали пулемёт на треноге. Успели дать одну, другую очередь, но взрывы гранат выбили из зажимов массивный ребристый ствол. Уцелевший пулемётчик на секунды застыл и нагнулся за винтовкой. Поднять оружие ему не дали.
Роты уничтожали последние очаги сопротивления. Забросали гранатами блиндаж, откуда звучали выстрелы, добили группу японцев во главе с капитаном. Как трофей достался яркий флаг с изображением красного круга и солнечных лучей.
В горячке боя никто не заметил, как погибла санитарка Люся Гладкова. Она лежала на склоне лицом вниз, вцепившись пальцами в жёсткую траву. Вскоре об этом сообщили Антону Ютову, который сразу кинулся к ней, надеясь, что девушка лишь ранена. Перевернул её на спину, поправил задравшуюся армейскую юбку, попытался закрыть глаза. Сделать это не удалось, тело застыло. Тогда он прикрыл лицо пилоткой. Пуля ударила Люсю в середину груди и прошла навылет. Возможно, она не успела понять, что умирает.
Кто-то потянул Антона за руку. Это был санитар.
– Иди к своим, мы её похороним. Документы тоже заберём.
Через несколько шагов сержант обернулся. Маленькую санитарку грузили на носилки, рука была откинута и продолжала сжимать пучок пожелтевшей травы.
Борис Боровицкий с перебинтованной рукой медленно спускался по склону. Кружилась голова, пульсировала боль в перебитом суставе. Увидел комиссара полка, который спешил к вершине горы в сопровождении политработников.
