– Ну да, конечно. Все вместе и каждый по отдельности – мы что-то вроде исследовательских дронов, которые мы запускаем, чтобы они для нас кое-чего делали, или посмотрели, или другую информацию собрали. Вот и Оно нас «запустило». Мы – инструменты.
– А как насчет биологической эволюции, в результате которой мы вроде бы и появились?
– Так у Него же времени много, Оно ж наверняка в других измерениях живет, – непринужденно сказал Володя. – Планковские единицы, знаете? Совсем как бы к нашей повседневной жизни отношения не имеют. Ну и у Него как-то так. Вот столько времени понадобилось, чтобы качественные дроны изготовить и запустить. И ничего страшного. И понятно, что мы накапливаем и передаем информацию и другой опыт, и изнашиваемся, и какие-то поощрения нам за нашу активность проектом предусмотрены…
– А вот чего нам не предусмотрено, так это стабильности и покоя… – подхватила я. – Не фиг и пытаться…
– Да-да, и если мы их вдруг своей свободной волей все-таки достигнем, то Вселенная эту программу, несомненно, просто закроет, – засмеялся Володя.
– Но до этого явно еще далеко, и, что интересно, проблема добра и зла в этой гипотезе снимается совершенно, потому что черный ящик не может быть добрым или злым…
– Он может быть только эффективным или неэффективным в плане решения поставленной задачи.
– И главное здесь, чтобы все как-то крутилось, сталкивалось между собой, и Оно, тогда получается, даже не наблюдает за всем этим, а просто…
– Оно просто аккумулирует это все.
– А вот вопросы этики, морали и всего такого?
– Так это Оно явно тоже исследует. Мы можем судить по тому, что исследуем это сами.
– То есть Ему все это не чуждо?
– Оно не знает. Но надо же всё проверить… Я думаю, что где-то есть лаборатории, которые работают без морали…
– А где-то тогда – без материальной цивилизации, чисто «в духе», ну, или, там, в энергии. Чтобы чистота эксперимента.
– Точно! Об этом я не подумал…
* * *
Под конец я не удержалась:
– Володя, а где ты учишься? В школе? В институте? На кого?
(Почему-то у меня возникла гипотеза о педагогическом институте.)
– Я учусь в училище, на столяра-краснодеревщика. Последний курс. А отец у меня – плотник. (Я мысленно взвыла от восторга, но не стала смущать парня ерническими высказываниями и параллелями.) Я с детства с деревом и уже третий год в отцовской бригаде работаю. (Мозоли!) Мне очень нравится.
– Володя, ты классный! – искренне сказала я юноше на прощание. – И мне кажется, что мы с тобой здо́рово поговорили.
Володя кивнул и смущенно улыбнулся.
* * *
Разумеется, я знаю о гипотезе: «Человечество, люди – это орудие, с помощью которого Вселенная познает саму себя». Но – точка истины для дамы с лекции: мне было с Володей захватывающе интересно, интересна его собственная личность и его собственные, самостоятельно выстроившие эту гипотезу мозги. Интересен разговор с ним, перебрасывание репликами.
Уважаемые читатели, а когда вам бывает интересно (именно интересно!) со своими детьми? И бывает ли вообще?
Изношенное платье
– Самое обидное в том, что мы готовились! – женщина страдальчески сдвинула брови и одновременно подняла взгляд к потолку, как будто кто-то там наверху должен был учесть факт их подготовки и сделать какую-то скидку, но почему-то не учел и не сделал. – Мы все образованные, культурные люди и понимаем: подросток – это очень непросто. Это перестройка, это физическая и эмоциональная нестабильность…
Если я правильно понимала ситуацию, подросток, о котором шла речь, сидел прямо напротив меня, на стуле, подобрав под себя ноги в красных кедах и иногда кидая на меня быстрые взгляды. Это была девочка лет четырнадцати-пятнадцати на вид, с длинной косой челкой, закрывающей пол-лица, и очень коротко подстриженным затылком. Стрижка ей шла, придавала капризно-озорной вид. Я приготовилась выслушать стандартный набор родительско-подростковых «терок»: не слушается, грубит, успеваемость поехала вниз, по ночам либо гуляет, либо сидит в социальных сетях, сделала татуировку, недавно нашли сигареты…
– Мы сейчас живем вчетвером, одни женщины. Отец Норы погиб в автокатастрофе пять лет назад. Мои папа с мамой давно в разводе, но Нора с дедушкой всегда хорошо общается… общалась. Еще есть моя бабушка, Норина прабабушка, ей в этом году девяносто исполняется, но она совершенно не в маразме, сама себя обслуживает и еще нас всех пытается строить, бывший военный врач-невропатолог; она для дочери с рождения и посейчас чуть ли не лучшая подружка, всегда со всеми вопросами – к бабуле в первую очередь.
(Мне показалось, что здесь в материном тоне прозвучала плохо скрытая зависть: из всех женщин семьи дочь в конфидентки выбрала не ее, а авторитарную умную прабабку.)
Я работаю фармацевтом, бабушка тоже в аптеке подрабатывает, все близки к медицине. Нора у нас всегда была спокойная, вежливая, серьезная, всегда сама училась, разбирала все по учебникам, никогда не списывала, занималась современными танцами, училась играть на гитаре, любила читать романы. И подруги у нее были такие же. Никогда никаких проблем – ни в школе, ни дома. И вот мы ждали и были готовы: наступит подростковый возраст, и все может измениться – и учеба, и общение, и интересы. Я много читала про подростков, ваши книги в том числе. Мы были готовы не давить, не скандалить, пытаться услышать, понять, принять, помочь. Но ничего из нами ожидаемого не случилось…
Тут я, признаюсь, ощутила некоторую растерянность. Она что же, пришла мне жаловаться на то, что у ее дочки НЕТ подросткового кризиса?! Мы, дескать, готовились, готовились – и все напрасно!.. Ну нет, такого просто не может быть! Действительно ведь нормальная, образованная семья…
– И что же вас сейчас беспокоит? – осторожно спросила я.
– Она все время плачет, – печально пожевав губу, мать наконец перешла к делу. – И ничего не говорит. Мы не понимаем, в чем дело. Может, вы разберетесь.
– Так. Давно плачет-то? – деловито поинтересовалась я, исподтишка разглядывая Нору. Нора по-прежнему так же исподтишка разглядывала меня.
– Уже полгода.
– Серьезный срок, – признала я. – И накануне, и за это время снаружи ничего не поменялось?
– Ничего, – вздохнула мать. – Ни дома, ни в школе. Оценки такие же. Подружки те же, просто общается с ними меньше. Делает все то же самое. Танцы вот только бросила, но она и до этого собиралась, там уже теперь все младше ее, ей неинтересно стало.
– Неудачный роман? По возрасту – самое время…
– Я ничего такого не замечала, да она и сама отрицает.
– Нора, может быть, у тебя что-нибудь болит?
Девочка отрицательно помотала головой.
– Да мы сто раз уже ее спрашивали! – воскликнула мать. – И даже к врачу ее стаскали, сдали все анализы. Всё в норме.
