Продолжение, впрочем, тоже.
Юноша был высок и черноволос. Удлиненные глаза казались обведенными черной каймой, как на египетских фресках. Я даже присмотрелась внимательнее. Разумеется, никакой косметики не обнаружила, просто очень густые и длинные ресницы. Мать я видела мельком, но в своем предположении практически не сомневалась: отец мальчика кто угодно, только не славянин.
– Как тебя зовут?
– Кир зовут меня.
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать лет мне.
Еще несколько таких же вопросов и ответов. Энцефалопатия? Какого генеза? Нарастало раздражение на мать. Хоть бы медицинскую карту в руки чаду сунула!
– В какой школе ты учишься?
– В триста пятьдесят седьмой школе…
– …я учусь, – закончила я. Вдруг он просто прикалывается?
Улыбки не последовало. Но школа-то обычная, не коррекционная!
– Как ты учишься?
– Нормально я учусь.
– Тройки, четверки?
– Тройки, четверки.
– Кир, ты странно разговариваешь по-русски. Может быть, русский для тебя неродной? Тогда какой у тебя родной язык?
– Дотракийский.
Некоторое время я переваривала услышанное. И постепенно усваивала, что никакой энцефалопатии тут нет, а что есть – я не понимаю тотально.
Попыталась выяснить, что, по мнению Кира, двигало его матерью и о чем она хотела, чтобы мы поговорили.
Полный провал. Причем у меня нет ощущения, что он равнодушен или отсутствует. Он здесь, и у него какие-то чувства. Сильные. Но какие и по какому поводу – у меня нет даже предположений.
– Кир, пожалуйста, позови свою мать, а сам посиди в коридоре.
– Не могу позвать свою мать. Нет ее там. На работу она ушла.
– Ты знаешь ее телефон?
– Восемь девять два…
– Погоди, погоди… я набираю…
Трубку взяла сразу – на работе там она или где.
– Это психолог. Приходите завтра вечером к семи. Кира с собой можете не брать, мы с ним уже побеседовали. Если это можно так назвать.
* * *
История сначала выглядела вроде бы обыкновенной.
– Когда я собралась за своего нынешнего мужа замуж, у меня уже ребенок был. Вот он, Кирилл. Три года ему было, и он у моей мамы жил, у своей бабушки то есть. А я сама работала, поварихой, в смены. Он с самого начала шумный был и подвижный очень, маме тяжело было, но что ж поделать? – надо же кому-то деньги зарабатывать.
А он сначала не знал, что у меня ребенок, – ну, мы просто встречались, и все. А потом он сказал: давай жениться. Тогда я ему и сказала. Он ушел и три дня не появлялся и не звонил. Я все плакала и думала: ну вот. А потом он пришел и говорит: я на тебе все равно женюсь, но к твоему ребенку отношения иметь не буду. Если тебя это устраивает, пошли заявление подавать. Живет он у бабушки – и пусть живет, будем ей деньги давать, и видеться с ним будешь. А я говорю: если мы будем вместе жить, тогда Кирилл тоже будет с нами – он мой сын, и маме с ним тяжело. Он еще подумал и говорит: хорошо, только меня к этому не привлекай.
Так и стали жить. Он ко мне хорошо, а Кирилла не обижал, просто не замечал его. Единственно, ему не нравилось, когда я его ласкала, ну я и старалась, чтоб он не видел. А потом Кирилл уж и сам не хотел. Он быстро привык, к мужу не обращался; если ему что нужно – сразу ко мне. Потом муж говорит: роди мне ребенка. Я говорю: ты ж детей не любишь. Он говорит: своего буду любить. Ну, я подумала, он хорошо тогда зарабатывал, а мне в столовой надоело уже… почему нет? И забеременела, и родила опять мальчика. Он его Вовой назвал, в честь своего отца.
И вот сразу, в первый же день стало понятно, что не соврал: действительно, своего – любит. Причем не ути-пути, а по делу. И памперсы менял, и ночью вставал, если надо, и играть мог часами, и гулять. И всем интересовался: и здоровьем, и как его развивать, и в какой лучше садик, и в какой кружок да какая школа самая лучшая…
А у Кирилла в школе с самого начала проблемы были. Не с учебой даже, а с поведением. Отвлекался, дрался, как-то так вызывающе себя вел… И с гигиеной у него всегда проблемы были…
– Отчим как реагировал?
– Я сначала пыталась с мужем советоваться, привлечь его, а он – избавь меня, мы же с тобой с самого начала договорились… При этом с Вовы, несмотря на всю любовь, он очень даже спрашивает, и уроки проверит, все ли сделаны, и чтобы все остальное было как надо… Вова у нас в математическом лицее учится, в шестой класс перешел, две четверки, остальные пятерки… И в хоре мальчиков еще поет, и дополнительно французский язык учит – сам захотел, но отец очень одобрил…
– А Кирилл чем-нибудь занимается?
– Когда маленький был, ходил в школе на карате. Потом бросил. Сейчас – ничем.
– Какие у вас сейчас отношения с Кириллом?
– Честно?
– Ну разумеется.
– Я его боюсь.
– Почему? У вас есть основания?
– Даже не знаю. Он сейчас почти с нами не разговаривает, но мне кажется, он в любой момент может сделать все что угодно. Вообще что угодно, понимаете?.. – она понизила голос. – Однажды в ответ на мое какое-то пустяковое замечание запустил табуреткой в зеркало в коридоре. А мог бы, наверное, и в меня…
– У него есть друзья? В школе, еще где-то?
– Нет, кажется, нет. Приятели, конечно, есть, но они… они его тоже, кажется, сторонятся немного. Да что там одноклассники… Мне его классная руководительница недавно призналась… я к ней посоветоваться пришла, а она мне: «Я сама ему боюсь лишний раз что-то сказать, он так смотрит, что кажется, может в любой момент взорваться и разнести все… Сами, небось, знаете, какие теперь в школах случаи бывают… Скорее бы он из нашей школы ушел, а там уж вы сами решайте…»
– Бабушка, ваша мать? Та, которая была с ним вначале?
– Мама два года очень больна. Ей самой нужна помощь.
– А где биологический отец Кирилла? Может быть, он мог бы…
– Не мог бы. Мы тогда с девчонками на юг поехали. Обычный курортный роман. Короткий. Он представился Тимуром, а как его на самом деле звали… Когда я узнала, хотела аборт сделать. Пошла к врачу, а она мне: у вас там нарушения, если сделаете аборт, может развиться бесплодие. Я испугалась, пошла к маме советоваться. Она сказала: без детей совсем плохо, давай рожай, я тебе с ребенком помогу. Вот я его и родила. Теперь, если честно, жалею.
Боже ж ты мой! – подумала я. Это даже не педагогическая запущенность, это что-то значительно серьезнее… И ведь страхи училки и горе-матери совсем не пустые. С таким психологическим анамнезом он действительно вполне может чуть ли не в любую минуту попасть в строчку страшных интернет-новостей…
Что у меня есть? Считать ли «дотракийский язык как родной» не издевкой, а призывом о помощи? Но если даже так, чем я сейчас могу ему помочь?
