– Ваш муж в поликлинику придет? – осведомилась я.
– Нет, нет, что вы! Он говорит: это не мое дело. Меня там изначально не было. Это все твоих рук и чьего-то генотипа дело. Можешь с Вовой сравнить…
– Какая, однако, великолепная сволочь! – не удержалась я.
Женщина дернулась было возразить, но промолчала.
* * *
Есть гипотеза: содержание невротических симптомов в символической форме отображает проблему, суть конфликта. Эта гипотеза мне нравится. У Кира странная манера говорить имитирует отзеркаливание слов собеседника. И это отнюдь не эхолалия. Невротический симптом? Ему совсем никто никогда не давал обратной связи? Не был зеркалом? Он не видит себя, и от этого ему страшно и агрессивно?
В пять лет бабушка научила меня: невежливо говорить о присутствующих «он» или «она». Я сама то и дело поправляю родителей, которые обозначают третьим лицом своих сидящих на соседнем стуле детей.
– Его все предали с самого начала, – сказала я. – Во всяком случае, ему всегда так казалось. Он жил в коконе, невидимкой в родном доме. Рос загадкой для всех и для себя в первую очередь. С внешностью непонятно какого народа и с глазами древней египетской фрески. Большинство бы сломалось, как никому не нужная игрушка, но ему достались вполне неплохой интеллект и сильный тип нервной системы. Он проявлял себя как фотопластинка: дерзостью, драками, вызовом. Если не любят – пусть боятся. Хотелось любви и ласки – получался страх. Он не знал, кого винить. Иногда винил себя. Иногда – их. Они каждый раз получались разными…
Если бы вы видели, как Кир слушал всю эту чушь!
Запретное третье лицо позволяло ему не возражать и вообще сидеть как в театре, не глядя при этом на сцену. Но он впитывал каждой клеткой – ведь впервые в его жизни сюжетом был он, именно его личность отразилась не в бездушной амальгаме, которую он разбил табуреткой, а в другом человеке.
– Меня поразила точность его метафоры. Лишенные рефлексии, жестокие дотракийцы. Как будто бы аутичные и способные лишь к самым примитивным чувствам. Но при соприкосновении с древней кровью Вестероса происходит чудо – рождение любви и верности. Он догадывается: мир больше той эмоциональной пустыни, в которой он вырос и которая по стечению обстоятельств оказалась его семьей… Несмотря на кипение злых страстей, ему хватает ума и силы верить: где-то в этом мире есть все, чего он жаждет…
«Главное – не расхохотаться и не расплакаться! – приказывала я себе. – Дотракийцы и вообще все дикари любят глупо-торжественный стиль: «Иду на вы!»; «Мертвые сраму не имут!»; «Чингачгук все сказал»…»
– Где? – странно-скрипучим голосом спросил Кирилл.
– Только там, где он сам сможет быть любящим и верным. Тогда мир гарантированно ответит. Есть человек, которому он обязан жизнью, и ему сейчас нужна помощь…
Египетские глаза впервые взглянули прямо на меня.
– Бабушка?
«Господи, он и это знает?!»
– Да. Ты жил с ней первые три года своей жизни.
– Я могу к ней пойти жить опять?
– Да. Сейчас она нуждается в помощи и уходе.
– Я могу… – Кир попытался, но не смог сформулировать дальше.
Дверь распахнулась рывком. Вихрастый русоголовый мальчик:
– Я под дверью подслушивал! Он забыл меня! А я – есть! Я всегда хотел старшего брата! А Кир – как будто есть и как будто нет!
– Ой! Рояль в кустах! – удивилась я.
– Я Вова, а не рояль! – возмутился мальчик.
– Теперь ему надо принять решение, – сказала я, глядя за окно. – Проявляться или нет. Есть уже два места – внук и старший брат. Что он решит?
Вова внимательно посмотрел на меня и почесал в затылке.
– Ну ладно Кир. А вы-то почему так странно разговариваете?!
– Анекдот про верблюда знаешь? – огрызнулась я.
– А что тут не странное? – правильно отзеркалил Кир и впервые за все время нашего знакомства улыбнулся.
У меня самую чуточку отлегло от сердца. Все только начиналось. Но появилась надежда.
Жизнь через замочную скважину
Сначала я думала, что оно мне мерещится. Потому что сама я пишу этот текст на большом стационарном компьютере с большим монитором, а в дороге и на работе пользуюсь айпадом. Мой кнопочный телефон, похожий на пудреницу, умеет только звонить. Если мерещится, надо сформулировать рабочую гипотезу и исследовать реальный мир – так меня учили в университете. Поэтому прежде, чем писать этот текст, я отловила вокруг себя 217 детей и подростков от 9 до 16 лет (мне это несложно, я же в детской поликлинике работаю), регулярно пользующихся всякими электронными устройствами и интернетом, и провела небольшой опрос.
Рабочая гипотеза была такова: сегодня дети и подростки в основном пользуются уже не большими стационарными компьютерами и даже не ноутбуками и планшетами, а маленькими гаджетами типа телефонов и коммуникаторов.
Что меня насторожило, кроме моих собственных повседневных и, надо сказать, весьма поверхностных наблюдений? Изменение формулировок родительских жалоб у людей, приходящих ко мне на прием и задающих вопросы на лекциях. Раньше (еще четыре-пять лет назад) они говорили так: «Для него только компьютер и важен»; «Она, как из школы придет, так сразу и уткнется в компьютер, и не оттащишь ее оттуда»; «Вместо того, чтобы погулять или книжку почитать, ему бы только в своем компьютере играть»; «Выключишь компьютер – так он прямо как бешеный делается»; «Друзья к нему приходят – так они и не общаются вовсе, а сидят у экрана и вместе играют».
Как формулируется типичная родительская жалоба сегодня? А вот так: «Ему главное – это его телефон»; «Он с этим своим айфоном прямо спать готов»; «Только отвернешься, а она, вместе того чтобы уроки делать, уже в кнопочки тыкает»; «Если у нее ее телефон отобрать, ей, прямо вот очевидно, совершенно делать нечего, как будто ее мир кончился»; «Подружка пришла, я к ним заглянула, а они сидят рядом, и каждая – в своем телефоне».
Мне это не понравилось. Почему? А потому что, с моей точки зрения, размер имеет значение. Я росла в эпоху, когда в жизнь обычной советской семьи бурно входили телевизоры. Сначала черно-белые, а потом и цветные. Тогдашние СМИ называли телевизор «окном в мир». Вечером, для просмотра фильма, перед телевизором обычно собиралась вся семья. Каналов было всего три, и фактически в 21.30, после программы «Время» («В трудных погодных условиях продолжается сев зерновых в Ставропольском крае…»), с поправкой на часовой пояс, вся огромная страна смотрела одно и то же.
Кстати, детей тогда было принято от телевизора отгонять. Считалось, что много его смотреть – вредно. А может, так оно и было, ибо тогдашние телевизоры излучали весьма и весьма. Говорят, именно тогда (когда телевизор появился практически в каждой комнате и на кухне) из ленинградских-питерских домов практически исчезли клопы и тараканы (якобы не переносили излучения). Лет пятнадцать их не было. Теперь, говорят, возвращаются…
