– Ага. Ну и что же в результате всего этого происходит с Вовочкой? – спросила я, уже имея некоторые предположения. – В чем проблема?
Женщина вздохнула и зажмурилась, как будто перед прыжком в холодную воду.
– Понимаете, он как будто ничего не хочет, и ему ничего неинтересно. У него все в порядке с головой, поверьте, я это точно знаю. И с концентрацией внимания все в порядке, мы проверяли. Но даже на самых интересных занятиях он часто ведет себя как, простите, умственно отсталый: смотрит в сторону, ковыряет в носу, что-то мычит себе под нос, толкает других детей, пытается у меня из сумки телефон достать… Я его потом спрашиваю: ты понимаешь, что преподавательница рассказывает?
Он говорит: да.
Я: так неужели тебе совсем неинтересно?!
А он так равнодушно отвечает: ага, совсем.
– А что тебе интересно?
– Ничего.
– А на какое занятие ты бы хотел сходить?
– Ни на какое.
И дома то же самое. Любое занятие – через силу, через «да ну-у-у-у-у…», и я вижу: он не притворяется и не капризничает, ему действительно неохота.
Мне от этого просто страшно становится. Ему ведь шесть лет и пять месяцев, понимаете? То есть меньше чем через год в школу. А там-то все будет, как ни крути, не так интересно – все эти правила, «жи-ши» пиши с буквой «и» и прочее. Как же он там будет? Мы с мужем давно присмотрели хорошую государственную гимназию, а вот теперь думаем уже о частной школе: кто ж его будет в этой гимназии терпеть, если ему все неинтересно и он, вместо того чтоб слушать, козявки по столу размазывает?
И вот я к вам пришла спросить. Может быть, мы тут сами в чем-то виноваты? Может быть, мы что-нибудь не так делаем? Я уж думала-думала, крутила-вертела… Может быть, он все-таки чем-то болен, невропатолог когда-то проглядел, и его теперь обследовать и лечить надо? Или иногда говорят, что вот, ребенок перегружен кружками и всякими занятиями, ему, дескать, вздохнуть некогда, его везде таскают, он просто ужасно устает и поэтому… Так ведь у нас не так! У нас всего один кружок два раза в неделю, и один из этих разов он и в садик в тот день не ходит! От чего ему, спрашивается, уставать?! А уж какие там у них в садике занятия неутомительные! Например, раз в неделю приходит чудесный увлеченный своим делом мужчина-биолог со всякими настоящими животными: кроликами, мышками, улитками, пауками – и все про них рассказывает, как и где они живут, что любят, как за ними ухаживать… И всех их можно рассматривать, трогать… Если бы мне такое в шесть лет показывали, я бы от восторга визжала!
– А он там в этих «Архимедах» один такой? – спрашиваю я. – Ну, вот чтобы рассказывают однозначно интересное, а ему все равно?
– Нет, не один, – вздыхает моя посетительница. – Даже и воспитательницы говорят, да я и сама вижу… Но что мне до других-то? Меня же мой собственный сын и его судьба интересуют…
– Видите ли, тут загвоздка в том, что другие дети-«архимеды» в некотором смысле разделяют судьбу вашего сына.
– Как это? – удивилась женщина.
– Сейчас попробую объяснить. Дети, конечно, растут каждый в своей семье, но есть все-таки и некоторые характеристики поколения. Вы согласитесь?
Она с готовностью кивнула.
– Ну и вот. Когда были маленькими я и мое поколение, взрослые практически обращали на нас внимание только в тот момент, когда с нами что-то происходило: мы заболевали, разбивали коленки, влезали в драку, ревели и т. д. В остальное время они жили своей жизнью, а мы находились как бы ниже уровня их взгляда. Никому не приходило в голову нас развлекать или развивать. Из массовых традиций было только чтение детям вслух, но с началом школьного обучения и оно прекращалось. Мы, естественно, воспринимали все это как норму и очень рано научались развлекать себя сами. Некоторые наши развлечения были сомнительны и небезобидны, но до этого до поры до времени опять же никому не было никакого дела. Однако впечатлений нам, конечно, очень не хватало. Наша речь была очень бедна, мы носили в карманах кучки всякого мусора и часто его перебирали, мы делали в земле «секретики» из осколков чашек с узором и потом совместно ими любовались, мы видели лица и зверей в рисунках на обоях и часто смотрели на небо. Если кто-то из взрослых вдруг обращал свой неформальный интерес в нашу сторону и соглашался с нами поиграть или по-человечески поговорить – мы радовались несказанно, и все сказанное и сделанное им отпечатывалось в наших мозгах как записанное на скрижалях. От ярких руководителей хороших ленинградских кружков фанатели поколениями и помнят их всю взрослую жизнь. Уже будучи студентами, мы читали почти все выходящие в «Академкниге» новинки, независимо от нашей собственной специализации. Все это по науке называется «сенсорная депривация», а если попросту – недокормленные мозги.
Сейчас, как вы наверняка понимаете, ситуация кардинально изменилась. Дети оказались в центре родительского внимания и никак не могут пожаловаться на недостаточность окружающего их информационного поля. Особенно посетители прекрасного садика «Архимеды» и не менее чудесной школы искусств. Они больше не носят гаечек в карманах и не ищут красоты в закопанных в землю и прикрытых стеклом листочках и огрызках. У них нет в этом необходимости. Но, как вы опять же знаете, маятник редко останавливается в нижней точке…
– И как называется этот теперешний синдром? – подумав, спросила Вовочкина мама. Мне показалось, что она продумывает свой вечерний пост на какой-нибудь мамский форум. – Перекормленные мозги?
– Ага, – усмехнулась я. – Или «синдром перепривации». Слишком много всего. Ничего больше не хочу, ничего не интересно. А в какой-то момент мозги начинает просто тошнить…
– И что же нам теперь делать?
– У вас действительно скоро школа, поэтому терапия должна быть интенсивной. Поможет или нет, я, честно, не знаю, но попробовать, на мой взгляд, стоит. На некоторое время вы станете родителями моего поколения, и посмотрим, как Вовочка на это отреагирует…
* * *
Спустя месяца четыре.
– А-а-а-а… а что же нам теперь-то делать?
– Не помогло?
– Помогло, в том-то и дело. Мы с мужем тогда все обсудили, решили, что дело действительно серьезное и надо пытаться. А потом полностью прекратили его развлекать. И на выходные ездили только с мужем или с его сестренкой. А Вовочку оставляли с няней или с бабушкой, а им сказали, чтобы только книжки читали, и то если он попросит. В школу искусств водить перестали. В садике сослались на рекомендации психолога и попросили его к занятиям не привлекать, только если сам подойдет и попросит.
Некоторое время он был совсем тихий: понял, что что-то произошло, и испугался. Сидел, играл с сестрой или в лего, мультики смотрел, рисовать начал (до этого сам почти не рисовал). Потом начал ко всем приставать: «Что мне поделать?» Я отвечала честно: «Что сам захочешь. Я тебя везде таскала, все время предлагала разное, и в результате получилось, что тебе ничего не интересно. Теперь я хочу, чтобы ты сам нашел, что интересно, и мне сказал». Он некоторое время капризничал, стал несносный совсем, бабушка ему даже валерьянку потихоньку давала и на меня ругалась, что я из каких-то своих дурацких идей ребенка мучаю. Но муж был на моей стороне, и мы выдержали.
