– Так в какой-то момент я прямо так и думал: хорошо, что у меня нет автомата… Если бы был, я вполне мог бы прийти прямо туда и…
– Хорошо, что у тебя не было автомата, – отзеркалила я.
– Я однажды позвонил по телефону доверия для подростков. Меня там сразу спросили, думал ли я покончить с собой. Я честно ответил: нет, никогда. Тогда мне дали адрес районного ПНД и даже часы работы тамошнего психолога и еще посоветовали записаться в кружок айкидо или самбо для выплеска агрессии. Я думаю, тому парню, который сегодня… я думаю, ему тоже говорили: Америка – великая страна, и у нас все равны. А он жил и видел каждый день, что это не так. И в школе ему, как мне, сказали: сразу видно, ты не наш. И выгнали. А родители у него, как я понял, умерли. И он оказался ничей. И великой Америке не было до него никакого дела.
– И что ж, по-твоему, надо было сделать? Усыпить его самого, чтоб не мучился? Устроить в Америке пролетарскую революцию? Что?
– Не врать хотя бы, – подумав, сказал Кирилл. – Все не равны. Кто-то же понимает, как все на самом деле устроено? И вот каждому чтоб спокойно говорили: вот твое место и возможности, вот так все сложилось. Никакой твоей вины в этом нет, и другие тоже, в общем-то, не виноваты. Просто структура такая, как, там, у атома, или у клетки, или у Вселенной. А если ты хочешь чего-то еще, то можешь попробовать, но вот какие сложности тебя ждут. И никакого равенства с теми, кто там уже сидит, не жди, пожалуйста.
– Ты описываешь не демократическое, а сословное общество, – подумав, сказала я. – За то, чтоб его разрушить, люди сражались и гибли на баррикадах. Веками.
– Разрушить – да. А самовоспроизводится оно, кажется, на автомате, – сказал Кирилл и невесело усмехнулся получившемуся каламбуру. – Раньше было очевидно все, а теперь надо самому догадываться. И нигде напрямую не говорят, наоборот, вид делают… Не удивительно, что у некоторых крышу сносит… Если будете писать, назовите мои настоящие имя и фамилию, я не против.
– Обойдешься! – отрезала я. – И вообще, хватит себя жалеть! Сословное, там, или не сословное – карабкайся. Хотя бы ради матери.
– Куда? – с болью спросил Кирилл.
Я почему-то вспомнила Мартина Идена и математика Перельмана.
– Ну, там, по пути, может, и встретится что-нибудь стоящее, – я неопределенно помахала рукой.
В дверь, словно подгадав, постучали то ли значительно опоздавшие, то ли уже следующие посетители.
Кирилл поднялся со стула и вежливо попрощался.
Что его ждет?
Инженеры
– Здравствуйте. Вы меня помните?
– Простите, нет…
– Эх… – мужчина взмахнул рукой с откровенной досадой. – Вот ведь как…
– А когда приблизительно вы у меня были?
Могла забыть? Ну конечно, могла. Почему-то не должна была забывать? Были недавно? Яркий случай?
– Года два с половиной – три назад.
Я улыбнулась. Мужчина на улыбку не ответил, но кивнул.
– Да, конечно. Вы не можете всех помнить. Но я-то все три года честно делал именно то, что вы мне сказали. И никакого результата. А вы нас даже не помните…
К мужчине прилагался мальчик лет тринадцати-четырнадцати, скорее всего, сын. Есть нечто общее в чертах лица, но выражение на лицах и общее размещение в пространстве совершенно разное. Отец – подвижен, деловит, активен, я бы даже употребила редко встречающееся сейчас слово «мятежен». Сидит напряженно, подавшись вперед. Сын – вял, с лишним весом, оплыл в кресле, смотрит без всякого интереса, крутит в руках выключенный (уверена, по требованию отца) большой коммуникатор.
– Это Сева. Я – Игорь.
– Очень приятно. Напомните, о чем шла речь три года назад и как вы поняли то, о чем мы тогда договорились.
Я приготовилась услышать буквально все что угодно. Любую дичь. Люди порой так странно трактуют то, что слышат. В том числе и от психолога. Я с этим сто раз встречалась. Иногда я сама неверно понимаю происходящее и бываю недостаточно внятной, иногда мои посетители попросту не хотят слышать то, что сказано (и убеждают себя, что услышали совсем другое), иногда играет в минус разница ментальностей, образования и т. д.
– Мы приходили с тем, что он ничего не хотел. Я создал ему все возможности: кружки, поездки, вещи, музеи, экскурсии, общение с интересными людьми, все то, чего у меня самого в детстве не было и в помине. Мы с братом, когда росли и уже с девочками начали встречаться, никогда на одно и то же время свидания не назначали. Потому что у нас были только одни приличные брюки на двоих, и мы их по очереди носили. Хорошо, что мы практически одного роста были – я, хоть и младше почти на два года, но быстрее рос. Я еще тогда решил: у моих детей брюки будут у каждого. А Сева ничего никогда не ценил, ему как будто бы все это просто не нужно. Он все это складывал стопочками, старался увернуться от моего очередного предложения и облегченно выдыхал, когда я выходил из его комнаты.
– Так, это понятно. У него оно просто всегда было, с самого начала. Как же оценить то, что имманентно присутствует? А вы явно действовали «с перехлестом». Ну ладно. А о чем же мы тогда договорились? То самое, что вы потом три года безуспешно делали?
– Вы сказали, что я его просто заваливаю благами и впечатлениями в качестве компенсации своего материально недостаточного детства. И все это нужно не ему, а мне. Он тут в совершенном пассиве и потому чувствует себя объектом…
Гм… Да, действительно, именно так я и могла сказать… Интересно, а какие же из этого воспоследовали выводы?
– Вы сказали, что, если я действительно заинтересован в своем сыне, ему нужны не шестые брюки, пятый кружок и личный тренер по горным лыжам, а я сам – мое время, мое внимание к его делам, совместное времяпрепровождение, совместное делание чего-нибудь, но не пустого, а совершенно конкретного и полезного.
– Ага, – несколько обескураженно согласилась я. В общем-то, я и сейчас подписалась бы под каждым словом. – И что же вы делали?
– Мы вместе строили наш загородный дом. Я сначала инженер, а потом – менеджер. Я учил его пользоваться инструментами, показывал архитектурный проект и объяснял, что как устроено, мы обсуждали, как лучше провести электрику и остальные коммуникации, как делать смету, считать деньги. Показывал, как я взаимодействую с рабочими, – это важно. У него был свой участок в саду, мы с ним обсуждали дизайн, и что нужно, и что он там посадит. Я следил за его успехами, как оно там растет. Еще Сева сказал, что он хочет научиться кататься на доске с парусом, и мы поехали на море, и я вместе с ним стал учиться виндсерфингу… И еще в прошлом году мы стреляли из лука в клубе…
Я испытывала зависть и честно себе в этом признавалась. Я выросла без отца. Проекции – кто от них свободен?
Но что же у них не получилось?
– Да ничего не получилось… – вздохнул Игорь. – Сева, похоже, все мои активности пережидает как дождь или другую непогоду. Жена мне тут призналась: приходит Сева из школы и спрашивает ее – а когда папа придет? Она отвечает: поздно, он мне звонил, у него какие-то проблемы на объекте. А сын облегченно вздыхает и говорит: ой, ну и слава богу!
