Зачем она делает это? Ищет какие-то следы? То, что она немного знала этого мужчину, не означало, что она должна копаться в его жизни. Это не означало, что попытка понять его, узнать поближе даст ей то, чего она хотела.
А она хотела… Нет.
Уилл сам сказал: у нее предрасположение к самосаботажу. Желание все испортить до того, как это сделают другие.
Но если так, с этим она покончила.
Она проснулась этим утром и больше не вернется к своей старой жизни.
Уже давно стемнело, когда Уилл подъехал к дому.
Когда он вышел из машины и направился к входной двери, он услышал звуки музыки. На секунду он подумал, что подъехал не к своему дому. А когда он открыл дверь, почувствовал запах домашней еды.
Это было так незнакомо ему, так далеко от базовых ценностей в его жизни и в то же время так приятно после долгого тяжелого дня.
И тут он услышал звяканье посуды. Он с любопытством заглянул в кухню и увидел Сэди в фартуке, который был ему незнаком, колдующую над кастрюлями, которых он прежде не видел, и пританцовывавшую под музыку, льющуюся из какого-то проигрывателя.
Она подняла голову и увидела его.
— Любимый, ты уже дома!
Это было так сексуально, что Уилл почувствовал смятение. Удовольствие боролось со здравым смыслом. Он сжал ручку своего кейса с такой силой, что она чуть не треснула.
Сэди расхохоталась.
— Я шучу! О бог мой, видел бы ты свое лицо! Входи. Поставь на пол свой кейс и садись. И убери с лица выражение дикого ужаса. Просто я хочу немного отплатить тебе за то, что ты был моей нянькой, моим телохранителем и другом.
Уилл затаил дыхание, ожидая еще какого-нибудь титула, но, не дождавшись его, испытал некоторое разочарование.
Он поставил кейс на пол и вошел в кухню. Он не знал, как себя вести. Поцеловать ее в щеку и спросить, как прошел ее день, или сесть подальше от нее, так, чтобы их разделяла скамейка.
В конце концов он просто сел на скамейку. Стол был уже сервирован. Он заглянул в кастрюлю. Там был какой-то суп, источавший волшебный запах.
— Где ты все это нашла?
— В шкафах. А ингредиенты мне доставили из продовольственного магазина.
— И ты приготовила все это?
— Конечно. Пытаюсь отблагодарить тебя и исправить первое плохое впечатление.
Она села рядом с ним. Не касаясь его, но достаточно близко, так, что он смог увидеть, что ее щека испачкана мукой. Волосы были небрежно заколоты у нее на затылке, джинсы сидели на ней как вторая кожа, а на ногах у нее были носки, которые, он мог поклясться, были его собственными.
— Я полагал…
— Что я бездельничала во дворце? Я там училась. И, как оказалось, не напрасно. В Нью-Йорке я делила студию с тремя голодающими актрисами, которые подрабатывали официантками. А я работала в отеле, так что никакой еды мне не доставалось. Передо мной стоял выбор — или готовить самой, или умереть с голоду.
— Ты жила в Нью-Йорке?
Она слегка нахмурилась.
— На самом деле я прожила там несколько лет. Чтобы… углубить мои познания в драматическом искусстве. А что? Я выгляжу такой закоренелой провинциалкой?
— Да.
Она расхохоталась. И Уилл неожиданно для себя представил, что возвращается так домой каждый день. Не к еде, хотя у него уже текли слюнки, а к этой женщине. К ее улыбке. Ее дерзости. Ее неистребимому оптимизму.
— Я поняла, — сказала она. — Но, как я не устаю повторять, ты встретил меня не в самый удачный для меня момент. Я могу быть достаточно эрудированной, когда нужно. И очаровательной. И я знаю самые лучшие грязные анекдоты.
Уилл с трудом выдохнул, пытаясь восстановить равновесие. Он был ошеломлен всем этим.
Это была его вина. Он не должен был уезжать из дома на работу, не обсудив с ней то, что произошло ночью. Он должен был придать их отношениям какую-то разумную форму — с границами и сроком.
И ему придется сделать это сейчас.
Но сначала он повернулся, чтобы налить себе стакан воды, и замер, увидев открытую книгу на скамейке, стоявшей у холодильника. Его учебник. Раскрытый почти на середине. Несколько закладок, сделанных из бумажных полотенец, торчали между страницами. А на полях она поставила несколько вопросительных знаков.
— Ты читаешь мою книгу?
— Ты же читаешь Шекспира. Мне показалось это только справедливым. Ты голоден?
— Ужасно, — пробурчал он.
Сэди налила щедрые порции супа в тарелки и разломила хлеб.
— Ну, вот!
Уилл вдохнул дразнящий аромат.
— Ты в порядке? Ты выглядишь так, словно никто никогда не готовил для тебя суп.
— Кухня в доме моей бабушки была на цокольном этаже, там, где жила прислуга. И в доме пахло старыми картинами. Там никогда не пахло, как сейчас здесь.
— Ну что ж, добро пожаловать. — Сэди немного помолчала, а потом спросила: — Тебя растила бабушка? А разве родители тобой не занимались?
— Они погибли, когда нам было пять лет.
— Как ужасно!
Он посмотрел на Сэди. Она сидела, поджав под себя одну ногу и держа в руке бокал с вином — воплощение дружелюбной беззаботности.
Но он знал, что, несмотря на счастливый вид, она была на взводе.
Он придвинулся к ней.
Она судорожно сглотнула и чуть не пролила на себя вино.
— Я никогда не жил в доме, в котором бы пахло так, как сейчас пахнет здесь. Я живу в обнимку с чемоданом, Сэди.
— Или с мягкой черной сумкой и серебристым кейсом с телескопом.
Он улыбнулся и почувствовал себя намного лучше.
— Верно. По правде говоря, я не могу оставаться на одном месте дольше месяца. Иначе страдает моя работа. И отношения с женщинами я строю в соответствии с моим графиком. Я не люблю, когда страдает моя работа. Когда это случается…
— Ты сам начинаешь страдать?
Он еще ближе подвинулся к ней, и она поставила бокал с вином на скамейку.
— Данные, которые я собираю, расшифровываю и публикую, очень важны.
— Для кого?
— Для всего мира.
Она подняла бровь.
— Вау. Это большой вызов.
— Я люблю вызовы. Я живу ради них. Вызовы — это мое благословение.
Сэди скрестила руки на груди.
— Уилл, это что, предупреждение?
— Сэди, с тех пор как ты вошла в мою жизнь, я сам не понимаю, что делаю.
Он запустил руку в ее волосы и заглянул ей в глаза.
— Подожди, — сказала она. — Что мы делаем?
