Правила на марше подчинены жестоким законам войны. Далеко отставший экипаж никто не кидается выручать, ему предоставляется полная возможность выкручиваться из ситуации самому. Вывернись наизнанку, умри, но найди поломку, исправь, вдохни жизнь в заглохший двигатель.
Семен вдруг явственно, в неярких, серых тонах вспомнил, как невынутую занозу, один эпизод. Это было год назад, в августе 1942-го. Тогда еще командиром роты, в составе танковой бригады он участвовал в прорыве хорошо укрепленной обороны немецких войск в районе Козельска. Им противостояли части двух пехотных дивизий, усиленные подразделениями танковой дивизии. Конечно, враг использовал выгодные условия местности – леса и перелески, высоты, овраги и болота. А германская пехота создала сильную оборону, прикрыла ее минными полями, а местами и проволочными заграждениями.
Перед наступлением ночью его рота заняла лесной массив в двух километрах от Козельска. Место было болотистое, но не глубже чем по колено. Кочки, перелески, тощие березки и камыши с осокой. Как-то незаметно затянуло низину холодным туманом, и боевые машины стали призрачными. Как всегда перед атакой, на душе стало тревожно и муторно, да еще всю ночь зловеще кричала лесная птица.
А когда забрезжил рассвет и стал понемногу оседать туман, Семен с холодным ужасом вдруг увидел, что вместе с экипажем исчез танк сержанта Расчетина, занявший позицию на левом фланге. Остались раздавленные березки, следы гусениц на кочках и пустая консервная банка. Командир танкового взвода с круглыми от страха глазами готов был застрелиться.
Растворившийся бесследно танк стоял в тридцати метрах от его машины. Тут же по его команде два экипажа вырубили из березок шесты, обвязались страховочными веревками и принялись прощупывать вокруг каждый метр. Проваливались в болото не выше пояса, обследовали все в радиусе пятидесяти метров. Эти бесплодные поиски с яростью и тоской наблюдал и сам комбат, уже не спрашивая повторно, не слышал ли кто звук работающего ночью двигателя. Если бы его заводили, было бы слышно в нескольких километрах. В конце концов, комбат приказал прекратить поиски мистически исчезнувшего танка и занять места в боевых машинах. Близилось время атаки, впереди ждали новые, более серьезные потери.
Сентябрьская наступательная операция была долгая и кровопролитная с обеих сторон. В перерывах между боями Семена мучил допросами особист, задавая по долгу службы и резонные, и нелепые вопросы. В конце концов, в протоколе было сказано, что танк сержанта Расчетина утонул в болоте. А на глубинные поиски не хватило ни времени, ни специальных средств. Танк командира взвода на второй день боев был подбит из артиллерийского орудия и сгорел вместе с экипажем, таким образом избавив лейтенанта от допросов и ответственности.
Эта история бесследного исчезновения танка сержанта Расчетина так и осталась неразгаданной.
Дубасов покряхтел, выругался в сердцах, вышел на связь с командиром бригады Чугуном и доложил об исчезновении танка лейтенанта Родина, добавив, что, возможно, случилась поломка на марше.
– Опять этот чертов Родин, – уже не в эфир выразился Чугун. Ему, конечно, доложили, какие выкрутасы этот лейтенант отчубучил на минном поле. И Дубасов, и Бражкин получили от него крепкий нагоняй.
Раздавать выговора и служебные несоответствия боевым офицерам было не в его правилах. В мирное время, в бытность его командиром танкового батальона, военные чинуши-инспектора, начальство вышестоящих штабов, донимая проверками, всегда выискивали и находили недостатки в служебно-боевой деятельности и со знанием дела и удовлетворением в итоговой части документа полагали, что майору Чугуну В. И. следует объявить взыскание. Как правило, полковые и дивизионные командиры неукоснительно выполняли эти рекомендации. Привычное дело: строевой офицер без выговоров, что конь без подков – подстегнули, и вперед, на оперативный простор.
Эти условности оказались совершенно ненужными в Испании, в его первом и последующих боях с франкистами в составе 1-й бронетанковой бригады. В январе 1937 года бригада контратаковала укрепленные позиции франкистов под Мадридом. Чугун командовал танковой ротой, у них были отличные по тому времени танки Т-26.
Вот тогда он почувствовал кураж и упоение в бою. Мятежники исступленно отбивались от них пулеметным огнем и короткими контратаками пехоты и танков. Наши танки сметали вражескую пехоту, размазывали ее по холодной испанской земле.
Отменно показали себя броневики БА-6, которые подбили несколько танков. Чугун воочию убедился, что такое право сильного, когда у тебя более мощное оружие. Противостояли им немецкие танки Pz. 1 и танкетки CV 3, имевшие только лишь пулеметное вооружение и слабую броню.
Их помощь своей пехоте была недолгой, как горение спички. Как сейчас, перед глазами яркая картина, когда первым же выстрелом Чугун буквально расколол танкетку, а потом влепил снаряд в танк Pz. 1, выскочивший на линию огня. Они были бессильны против Т-26, как стая щенков против матерого пса.
Но в последний день февраля обе стороны после больших потерь и моря пролитой крови, не добившись стратегических успехов, перешли к обороне. А впереди был еще самый страшный бой, скорее, бойня, и тогда он уцелел, наверное, чудом.
Но немцы сделали для себя выводы, и в июне 1941-го границу СССР перешли уже качественно новые танки. Основной машиной в начале восточной кампании стал средний танк Pz III. Однако все его виды значительно уступали советским Т-34 или КВ в бронировании и огневой мощи.
Но этому незначительному техническому преимуществу вермахт противопоставил умение вести современную войну. Катастрофические неудачи Красной Армии в первые месяцы боев заставили командиров большой кровью нарабатывать боевой опыт.
Чугун, будучи уже в должности комбрига, по всем поступающим материалам и донесениям разведотделов анализировал действия немецких танковых «клиньев», постигал особенности оперативного руководства, планирования операций и, чего было не отнять, слаженности, организованности и хорошей управляемости немецкой армии. Когда вся Европа ползает перед тобой на коленях, боевой дух придает утроенные силы.
…Стрелки чрезвычайной ситуации продолжали отсчитывать время, и особист бригады тоже по-особому был обеспокоен, потому что худший вариант определялся как «дезертирство» или даже «переход в стан противника». И тогда ему тоже достанется по первое число за то, что своевременно не выявил врага.
Когда Дубасов наконец услышал в эфире голос Родина и уяснил, что экипаж не перепился, а, наоборот, захватил немецкий танк с офицером и следует в родное расположение и что это, скорее всего, правда, он тут же решительным и скорым шагом направился к командиру бригады.
Чугун выслушал слегка запыхавшегося майора и спросил:
– Уверен, что сведения достоверные? Слишком уж все красиво…
Не раздумывая, тут, как говорится, пан или пропал, комбат ответил:
– Родин, конечно, сорвиголова, но ему верить можно. Впереди идет наша «тридцатьчетверка», за ним – он сам за рычагами немецкого танка.
