Но «приказ» не отменишь, Сидорский собрал мысли в кучу. Время работало против немца. Только лес мог его спасти, пока брошенная на поиски пехота не сомкнет кольцо…
А Сане вдруг нестерпимо захотелось жить. Вряд ли судьба расщедрится и за один час второй раз подарит ему жизнь. Жуткие, с черно-зеленой раскраской лица появились, как сама смерть. И Сидорский уже не спасет. А в поединке механику-водителю с матерым диверсантом не выстоять… И в своей спасительной ложбинке Саня стал тихо, как крот, зарываться в кучу листьев, которые сюда занесло ветром. Получилось даже самое сложное – спрятать голову. Тут пригодилась и ветка ели, лежавшая рядом. Благодаря ей Саня даже получил возможность вести наблюдение, а не просто лежать, как спиленное дерево.
Врага Деревянко заметил не сразу: он не то что вырос из-под земли, а просто отделился как естественная ее часть, вдруг приобретшая свойство передвигаться. Если немец ложился, то снова превращался в лиственный покров. Он двигался быстрыми перебежками, пригибаясь, совершенно беззвучно, как призрак. Диверсант номер два шел прямо на Деревянко.
«Если дрогнет рука, и я промахнусь, или автомат заклинит, то конец», – отрешенно, как о ком-то другом, а не о себе, подумал Саня.
Вдруг немец остановился и опустился на колено, потом пригнулся, превратившись в бугорок, прислушался и огляделся по сторонам. У Сани бешено колотилось сердце, не хватало воздуха, вдруг мучительно захотелось глубоко вздохнуть. Он скользнул взглядом по ложбинке, чуть задержавшись на ветке. Нет, конечно, с двадцати метров его противник не смог бы разглядеть узкую щелочку. Но Саня инстинктивно прищурил глаза. Шевельнись он, чтобы только поднять ствол, чуткий, с реакцией кобры разведчик короткой очередью так бы и оставил его лежать заваленного листьями.
Немец ушел резко в сторону; еще несколько секунд – и будет поздно, промахнешься – уйдет, исчезнет бесследно, как и появился.
Деревянко затаил дыхание, прицелился и нажал на спусковой крючок. За мгновение до этого немец все же услышал шорох и резко повернулся, поэтому несколько пуль попали ему в спину, а остальные – в грудь. Он рухнул как подкошенный, а Саня все продолжал стрелять, пока не выпустил весь магазин.
– Саня, Деревянко! Саня! – вдруг на весь лес раздался истошный крик Сидорского. Он орал так жутко, что гвардейский механик-водитель подумал, что случилась беда – Кирилла ранило в живот или того хуже.
– Да тут я! Иду…
Запыхавшийся Сидорский появился из-за деревьев.
– Живой! Слава богу! А где второй?
– Там валяется, – небрежно, хоть самого и трясло, ответил Саня.
– Ну, ты просто… ну, молодец, ну, Санька…
Он вдруг порывисто обнял Деревянко, приподнял над землей и тряхнул, переполненный чувствами.
– Да пусти же, – вырвался Санька. – К чему эти телячьи нежности!
Сидорский вздохнул:
– Да я просто рад, Санек! Знаешь, пожалел я очень, что сгоряча отправил тебя… Страшно стало. Ну, пошли, показывай свой трофей.
Сидорский перевернул на спину убитого разведчика, расстегнул ворот маскировочного камуфляжа. Под ним виднелись петлицы с серой полосой в центре и двумя зелеными строчками.
– Это горные егеря, – со знанием дела заметил Киря. – Серьезный противник… Муху на лету убивают.
– Я не муха!
– Ну, рассказывай, как ты его завалил?
– Очень просто. – Деревянко показал рукой на ложбинку. – Здесь залег, зарылся в листья, ветку сверху. Мне просто повезло, что он прямо на меня вышел…
– Надо же, колхозный тракторист обхитрил горного егеря! Уважаю!
Хмурая тень прошла по лицу Саньки, он еще не отошел от пережитого:
– А ты ведь, Кирилл, мне жизнь спас… Для меня плен – хуже смерти. Если бы ты не попал, я что угодно бы сделал, чтоб найти смерть, под гусеницы бы бросился.
Киря обнял Саню за плечо:
– Ладно, пойдем, отчаянный. Но сначала надо сделать нехирургическое вмешательство. – Он достал из голенища свой нож, подошел к трупу, расстегнул пошире ворот камуфляжной куртки и эффектно занес его над горлом мертвеца.
– Ты чего делаешь?! – вытаращил глаза Санька.
– Да голову надо отрезать, как доказательство. Не тащить же целиком этого борова. Так положено… Хочешь, ты отрежь!
Он протянул нож.
– Я еще не совсем свихнулся… Да ты врешь, наверное…
– Привираю, но слегка. Это допускается, – деловито ответил Киря; он ловко отрезал егерские петлицы и снял с шеи немца овальный цинковый жетон.
Деревянко подобрал автомат, и они вернулись к поляне, где закончил свою жизнь первый егерь. Кирилл протянул нож Саньке, и он сделал то же самое: отрезал петлицы и снял медальон.
– Гут, – сказал Киря. – Вот теперь можно идти докладывать и опять придумывать, какого лешего ты делал в лесу.
Саня подобрал свой вещмешок и спохватился:
– Я ведь желуди не собрал!
И тут же бросился собирать под дубом в изобилии лежавшие на листве плоды.
– Чудак-человек, у него смерть рядом прошла, а он желуди собирает, – усмехнулся Сидорский и уже собирался взять Саню за шкирку, но опустил руку. Было поздно…
Вся первая танковая рота во главе с капитаном Бражкиным развернутой цепью с оружием наперевес появилась на поляне. И конечно, все сразу увидели лирическую картину сбора желудей в осеннем лесу гвардейцем Деревянко.
– Сашка, бросай желуди, беги за медалью, – только и успел сказать Сидорский и строевым шагом направился к командиру.
Танковая рота в пешем «по-пехотному» строю в предвкушении интересной развязки событий замерла на месте.
– Товарищ капитан, группа диверсантов в составе двух человек уничтожена при попытке захвата «языка», – вскинув ладонь к танкошлему, бодро доложил Сидорский.
Саня, чуть отстав, с вещмешком и двумя автоматами тихо пристроился рядом.
Бражкин не сразу нашелся что ответить.
Когда в лесу началась перестрелка, буквально через пару минут прибежал с мрачным лицом взводный Родин. И стал нести такую ахинею, что капитан подумал, что Иван уже основательно приложился к фляге со спиртом. Из его рассказа выходило, что он отпустил в лес рядового Деревянко собрать лечебные травы. А сам, как только вернулся со спиртом, сразу послал Сидорского в лес за бойцом. А когда началась пальба, он тут же увязал ее с двумя своими танкистами.
«Роту – в ружье!» – приказал Бражкин Родину, а сам побежал к комбату, на ходу обдумывая, как быстрее и доходчивее объяснить Дубасову дурацкую, глупее не придумаешь, ситуацию: один танкист за каким-то чертом ушел в лес, второй пошел его искать, и тут началась перестрелка. А дело серьезное: немецкий МР-40 слышали все.
Дубасов в командирской палатке стоял у телефона и докладывал Чугуну, что в лесу слышны выстрелы, обещая немедленно разобраться. Тут появился Бражкин и доложил ситуацию.
