Но наша Глаша все сразу поняла. И что болтуна-мужа излечит раз и навсегда. Поздней ночью, когда Колотуха заснул на половине слова, она взяла бутыль масла – и ведь не пожалела! – по лестнице залезла на крышу и полила солому. Вот так вот! А чего было утром… Говорит мужу, давай крышу новой соломкой перестелим. А то старая скоро черная будет. И полез Колотуха старую солому снимать. И только на крышу ступил, как тут же скатился, как на санках. Грохнулся, вроде ничего не переломал, но минуты три молчал. А может, и две, тут точно сказать никто не может. Потом снова заговорил!
Командир дождался конца рассказа:
– Ох, и завирать ты любишь, Киря…
Сидорский театрально развел руками:
– Командир, чистая правда. Колотуха лично мне рассказывал. Под большим секретом. Вы первые, кому передаю. А душа женщины, ребятки, непостижима – никогда не знаешь, что у нее на уме… Вот у меня, помню, когда я учился в техникуме, была, понимаете, хорошо, даже очень хорошо знакомая девушка… Мечта отличника.
Руслик, у которого в руках уже оказалась гитара, не выдержал:
– Слушай, Сидор, если очень близкая, зачем перед мужиками выставлять?
Его пальцы извлекли решительный мажорный аккорд – хорошо играл Руслан – и зазвучали неизвестные мелодии древних аулов с ритмом горячей скачки резвого скакуна.
Глава четырнадцатая
А Иван вдруг с обволакивающей грустью и томлением подумал о красавице Ольге, телеграфистке с узла связи танковой бригады. Всего лишь в двух километрах, в штабе, расположенном в уцелевшем доме, она задумчиво распускает собранные в пучок волосы цвета каштана и бронзы, и они, струясь, рассыпаются по плечам. Потом она спохватывается и снова собирает их в «уставной» пучок.
Почему-то именно так представлял себе Ольгу Иван, хотя ни разу не видел ее с распущенными волосами.
Второй раз он увидел ее после совещания офицеров у командира бригады. Тема между боями была привычная и насущная: ремонт и обслуживание техники и вооружения: неисправных машин накопилось предостаточно. Зампотех бригады – прямой и «железный», как гаечный ключ (его так и называли), майор зачитывал по промасленной, почерневшей тетради результаты проверки подразделений.
Чугун взглядом подымал командиров, «снимал стружку», ставил сроки и переходил к очередному попавшему в черный список зампотеха. Когда возникала пауза перед новой фамилией, весь офицерский коллектив невольно сжимался, прямо как студенты на экзамене.
Ивана пронесло: никого из их роты не поднимали. Градус настроения, бывший до совещания на нулевой отметке, заметно поднялся. И в тот самый момент, когда офицеров отпустили, июньское солнце добавило свой градус по Цельсию. Иван привычно расправил складки гимнастерки под ремнем, расправил плечи и в этот момент увидел ее.
Ольга шла рядом с подружкой, похоже, тоже телеграфисткой, они что-то оживленно обсуждали. Даже внешне девушки были похожи, только вторая была повыше ростом, волосы светлее и глаза не такие лучистые.
Они поравнялись с Иваном, и он, почувствовав непередаваемое притяжение, поклонился и подчеркнуто вежливо произнес:
– Здравствуйте!
Они, не останавливаясь, ответили «здравствуйте», а Ольга обернулась и с улыбкой добавила:
– А-а, это вы!
Подружка понимающе улыбнулась: добытый с минного поля букет в женском коллективе не остался незамеченным. Она интуитивно поняла: вот он, этот таинственный романтик, принц на железном коне! Взмахнув ресницами, она смерила Родина взглядом и оставила Ольгу с красавцем-лейтенантом наедине.
– Да, тот самый Иван-болван!
Рот до ушей не оставлял никаких шансов на серьезный разговор.
– Ваня, вы, видно, отчаянный парень, – покачала Ольга головой, – но зачем же так глупо было рисковать жизнью?
Иван сделал виноватый вид.
– И как теперь мне вымолить прощение?
– Ради бога, не говорите ямбом…
– Я c детства читал только хорошую поэзию… Видно, отпечаталось.
Ольга прищурилась, пытаясь увидеть отпечаток на его лице, но ничего не нашла: Ваня по-прежнему сиял, но уже смущенной улыбкой.
И вдруг он вспомнил, что в его командирской сумке лежит томик стихов Сергея Есенина, прихваченный еще из московской квартиры. Уже порядком потрепанный, полузапрещенный, «упаднический», недостойный внимания настоящего комсомольца.
– Я тоже люблю хорошие стихи… – сказала она и пошла по тропинке к палаткам штаба.
Иван шагнул следом:
– А Сергея Есенина?
– Конечно. У него такие грустные стихи. Но когда начинаешь их перечитывать – удивляешься, сколько там глубины, видишь перед собой живую картину.
И Ольга, замедлив шаг, задумчиво прочла:
Звездочки ясные, звезды высокие!
Что вы храните в себе, что скрываете?
Звезды, таящие мысли глубокие,
Силой какою вы душу пленяете?
Частые звездочки, звездочки тесные!
Что в вас прекрасного, что в вас могучего?
Чем увлекаете, звезды небесные,
Силу великую знания жгучего?
И почему так, когда вы сияете,
Маните в небо, в объятья широкие?
Смотрите нежно так, сердце ласкаете,
Звезды небесные, звезды далекие!
– Прекрасные стихи, – оценил Иван. – Прямо будто написаны для неперспективного офицера. Звезды далекие… Что касательно меня, Оля, очередные звезды старшего лейтенанта для меня просто недостижимы. Особенно с моим экипажем – три веселых друга… Едешь и не знаешь, что там задумал механик-водитель и куда случайно может завернуть. Сложный малый: остановится, только рычаги отпустит, сразу на гармошке играть. Или вот башнер, такой шутник, целый день думает, как бы кого разыграть, только и жди подвоха…
Ольга глянула с досадой:
– Ну, что вы понимаете! Кроме последней строчки ничего не запомнили! Нельзя же быть таким…
– …сапогом, – подсказал Иван.
Наступал решающий момент, главное было не переборщить: уйдет, не взглянув, а в следующий раз даже не признает.
– Не надо ерничать, товарищ лейтенант.
В голосе уже холодок.
«Пора!» – решил Родин и быстро извлек из командирской сумки заветный есенинский томик, который никому и ни при каких обстоятельствах до этого не показывал.
– Оля, можно мне подарить вам эту книжку? Ваш любимый поэт, московское издание…
– Есенин?!
Она постаралась скрыть изумление (фронтовая закалка), но тотчас поняла, что лейтенант разыграл хитрющую многоходовую комбинацию, и она опять попалась. Оставалось только не подавать виду, что это ее задело – так, легкая, ни к чему не обязывающая пикировочка… Но книга Есенина здесь, на фронте, среди окопов и сожженных деревень, – это было настоящее чудо!
