– Смешной ты и хороший. Совсем еще мальчишка…
Она погладила его по щеке. Саня нахмурился, не нравилось ему, когда его, боевого механика-водителя, называли мальчишкой.
– Ну, беги… – сказала она.
– Бегу… Быстрым бегом.
Татьяна проводила его взглядом, пока он не исчез в темноте, и ощутила вдруг, что ей тоже есть кого ждать. И от этой мысли ей стало тепло и уютно на душе, как будто она обрела брата. «У них в деревне с таким грозным и удалым названием, наверное, очень строгие нравы, – подумала Татьяна. – Поцеловал девушку – обязан жениться. А если так, что было бы, если б я первая его поцеловала? Санька – чистый, хороший, сердечный парнишка… А у меня одни поцелуйчики на уме…»
Татьяна засовестилась от таких мыслей, но какой-то бесенок уже подначивал, подбивал веселую, рисковую выдумщицу Танюху пробудить хоть какие-то чувства у неуклюжего в делах сердечных Саньки Деревянко. И не хотела она себе признаться, что приревновала, позавидовала подруге, которая, подобно легкому инею, уже растаяла от своего лейтенанта и стремительно плыла в половодье реки по имени Любовь. Забыты все уговоры и девичьи клятвы чуть ли не «на крови», забыты пересуды о несносных, приставучих мужиках – матушка природа полноправно берет свое.
Вздохнув и усмехнувшись, Таня вернулась в избу, подумав, что у них сегодня, как в театре, разгораются страсти, меняются действующие лица, музыка, и живая, и патефонная. Кто обижен, кто обнадежен, кто весел, а кто грустит. И надо уже заканчивать, пришли к финалу, и кончен бал, и гасят свечи, недосказанные разговоры останутся в мыслях. Прохудейкин заберет свой вещмешок с тыловыми гостинцами, а Чварков подхватит патефон.
Эту ситуацию сразу уловил Сидорский, поняв, что как гаснущую печурку надо поддержать новыми дровишками, так и компанию надо встряхнуть и зажечь заново. С кружкой чая он подошел к патефону и попросил разрешения поставить какую-нибудь пластинку. Чварков согласно кивнул, Кирилл вытащил из стопки наугад «Неудавшееся свидание».
– Я только что, уважаемые хозяюшки, сделал царский подарок: подарил своему командиру белого коня! – произнес значительно Сидорский и с наигранной печалью добавил: – И, увы, сделал не царское дело: отправил музыканта, человека, можно сказать, тонкой натуры, с гармошкой наперевес на передовую.
– А я слышу, топот копыт, – заметил Чварков, – думаю, откуда тут лошади взялись?
– Как сказала моя тетя Проня, «за мой возраст могу сказать, шо таки принца на белом коне уже не жду, но к цокоту копыт еще прислушиваюсь».
Девушки, переглянувшись, рассмеялись. Таня сказала:
– У твоей тети, видно, есть чувство юмора.
– Что есть, то есть… Глянет на тебя так, прищурится, а потом как выдаст… Лето, говорит, Кирюша, прошло, а ты белый, как сметана. И жирный, как сметана. Я вам точно скажу, что у нас, белорусов, самое тонкое чувство юмора. Только не каждый разглядит. Вот что все думают про белорусов? Ты, Оля, что скажешь? Что такие вот замедленные, долго думают. Так?
Оля пожала плечами:
– Никто так не думает!
Татьяна ответила за подругу:
– У нас, товарищ Кирилл, все люди, все народы думают одно – как уничтожить фашистскую гадину.
– Правильно! Да, все народы воюют, – подтвердил Кирилл. – А вы знаете-таки, какие, к примеру, партизаны самые хитрые?
– Неужто белорусские? – не удержался Прохудейкин.
– Угадали, товарищ старший лейтенант! А вы знаете, для чего белорусские партизаны смазывают рельсы солидолом? Не знаете. А чтобы фашистские эшелоны с продовольствием скользили и останавливались только во Владивостоке. Во как!
Тут уже все не удержались от смеха. Девчонки прыснули, Чварков заржал, Прохудейкин хмыкнул.
Сидорский отхлебнул из кружки чаю и как ни в чем не бывало продолжил:
– Только наши самые хитрые партизаны придумали способы, как немцев в болото заманивать. Рассказать? Рассказываю. Вот фрицы наступают, так? А партизаны от них сразу скрываются в лес, он им – как двор родной. Обуви ребятам не хватало, и они плели из лозы лапти, чтобы по болоту идти удобнее. А их подошва на грязи оставляет след, ну, точно как протектор мотоцикла. И вот эти егеря или каратели там, заметили след, где прошли партизаны, обрадовались: «О, фантастиш, здесь русские на мотоциклах проехали!» И давай на своих мотоциклах догонять. Немцы, они же мыслят прямолинейно, хоть там Гегель и придумал у них диалектику. Поперли вперед и заехали в болото. Мотоцикл утонул, едва сами успели выскочить из трясины. А самое неверагоднае (у Кира в момент, когда энергия плескалась через край, иногда проскальзывали белорусские слова) потрясное, когда фрицы увидели впереди уходящий в болотную даль след «русской боевой техники». Это было просто за пределами их соображалки. Они ж, идиоты, не понимают, что наш народ непобедим. Не одно, так другое придумаем и всегда их перехитрим.
– И откуда же ты это знаешь? – спросила Татьяна. – Так складно рассказываешь, уж не сам там в лаптях по болоту ходил?
Прохудейкин усмехнулся, покачал головой.
– Ну, если уже пошли лапотные сказки, пора честь знать.
Сидорский тут же пояснил:
– Истории эти я слышал от одного моего земляка на фронте… А что до лаптей, товарищ старший лейтенант, я их носил в деревне, оченно удобная обувка, скажу вам, гуталином мазать не надо, не скрипят, да и шнурочки есть, как на ботинках фирмы «нариман». Один, правда, недостаток…
– Какой? – спросил Чварков, чтобы поддержать разговор.
– Каблуком не щелкнешь.
– Смешные истории… – улыбнулась Оля. – В качестве приза вам полагается еще одна кружка чая!
Она встала и сама налила ему.
– Премного благодарен, Олечка. Но я смел надеяться на другой приз: пригласить вас на танец.
Татьяна покровительственно кивнула:
– Так в чем же дело, пригласите!
Сидорский посмотрел со значением на Чваркова, тот кивнул, отнюдь не жалко ему было поставить очередную пластинку для сержанта. Вновь послышался вальс «На сопках Маньчжурии».
Кирилл подошел к Татьяне, «зала» позволяла сделать всего четыре шага, но зато какие это были шаги! Степенность героя сражений и мощь боевой машины, ни тени волнений или сомнений, в глазах – огонь зарниц, почтительный поклон.
– Вы дазволице пригласить вас на танец, Татьяна?
(Опять на белорусском, волнуешься, Киря!)
– Позволяю…
И через мгновение они закружились в вальсе.
– Интересный какой язык белорусский, – сказала Таня. – Такой наивный, чистый, как будто детский.
– Как хорошо вы сказали! – просиял Кирилл. – На самом деле такая душа у нашего народа: наивная, чистая и детская. Но обижать нас не надо… За нашу землю биться будем до последнего… фашиста. И до Берлина дойдем!
