Деревянко вдруг с ужасом стал понимать, к чему клонит, к чему подталкивает его следователь контрразведки Левин – к признанию им, гвардии рядовым Александром Деревянко, умысла совершить дезертирство, да не просто дезертирство, а переход на сторону врага.
– Деревянко, а ведь вы проживали на территории, временно оккупированной немецко-фашистскими войсками в селе Большая Драгунская в период со 2 октября 1941 года по 7 августа 1943 года? – Левин говорил, будто маленькие гвоздики вколачивал.
Деревянко пожал плечами:
– Да, проживал, не отрицаю…
– И во время оккупации некоторые граждане становились на путь сотрудничества с оккупационными властями. Слышали об этом?
– Слышал, – ответил Деревянко. – Полицаи…
– А у нас, Александр Сергеевич, есть данные, что в конце 1941 года у вас произошел первый контакт с немецкими разведывательными органами. Вот такая арифметика.
Деревянко аж подскочил:
– Да что вы говорите такое, товарищ капитан?!
– Сидеть! – рявкнул следователь. – И не товарищ я тебе, а гражданин.
Саня обессиленно опустился на стул.
– У меня бабушка и брат погибли, фашисты их гусеницами раздавили. У нас дом сожгли, всю деревню из танков постреляли…
– На войне не выбирают, где свой, а где чужой. Меточку на дом не поставили, – дернул уголком рта Левин. – Деревянко, это СМЕРШ, и нам все известно! В конце 1941 года ты дал согласие и подписал документы на сотрудничество с абвером.
– Каким еще абвером?
– С немецкой армейской разведкой. Вот тут есть показания нашей агентуры, – он похлопал по картонной папке на столе, на которой было написано «Особый отдел НКВД отдел контрразведки СМЕРШ. Следственный отдел. Дело № 143 по обвинению Деревянко Александра Сергеевича». – И вот, выбрав момент, ты решил совершить попытку прорваться в расположение врага через минное поле. Что ж, рискованное дело. Но твой командир вовремя очухался и предотвратил эту попытку. Признаешь, что хотел удрать к немцам?
– Товарищ… гражданин капитан, да не было такого… Да я сам добровольцем пошел в танкисты мстить врагу. – Саня просто умолял поверить ему, комсомольцу, лучшему трактористу района и передовику соревнования.
А Левин набрасывал новые петли:
– И когда эта попытка не удалась, ты, теперь уже бывший боец Красной Армии Деревянко, разработал план перехода на сторону врага в ходе ночного марша…
Следователь продолжал забивать свои «гвозди», и они все глубже уходили в несчастную Сашкину голову. Все происходящее казалось диким, нелепым кошмаром, вот закрой глаза, и он исчезнет, прекратится этот идиотский спектакль, и «Дело № 143» развеется как дым от папиросы, лежащей в пепельнице из обрезанной под жвах гильзы танкового снаряда.
– Давай, рассказывай, бывший боец Красной Армии, как совершал подготовку к измене Родине…
И Деревянко вновь восстановил в памяти все подробности того проклятого марша и вновь, чтоб, не дай бог, не упустить чего-то, стал докладывать подробности той ночи и последующего дня.
– Что-то странно у вас выходит, Деревянко, не кажется ли вам? Случайно, по вашим словам, заехали на минное поле, случайно уехали в сторону, и не куда-то, а в расположение фашистского 505-го танкового батальона. Не слишком ли много случайностей, Деревянко? И вашему командиру опять пришлось спасаться, выкручиваться из этой ситуации. Вопреки опять-таки вашим преступным замыслам. Не надо вводить следствие в заблуждение, гражданин Деревянко. Вам это не удастся, не таких ломали.
И Левин выразительно похлопал по «Делу № 143».
– И вот последний случай, – продолжал следователь. – Признайтесь, ведь это вы были инициатором самовольной отлучки из расположения батальона?
– Да, я! – с отчаянным вызовом выпалил Саня.
«Эх, пропадать, так пропадать! Хоть командиру меньше достанется, может, не так серьезно накажут», – с безнадегой и равнодушием подумал Саня. Как ни крути, подвел он лейтенанта Родина по всем статьям, с головой, по самую макушку. И ежели на дно идти, так одному…
Левин удивленно вскинул брови: не ждал такого скорого признания.
– Очень хорошо, Деревянко. Вижу, вы начинаете сознавать глубину и тяжесть содеянного. Молодец… Следствие предлагает вам стать на путь правдивых показаний. Полное признание и раскаяние облегчит вашу участь.
У Деревянко все сжалось внутри и похолодело. Вспомнилась картинка детства, ярко и обостренно – прыжок с обрыва в реку.
– Я хочу написать заявление.
– Очень хорошо, – все так же без эмоций произнес следователь и протянул бумагу и карандаш. – Опишите все подробно, и главное, мотивацию своих преступных деяний, то есть причины их совершения. Ясно?
– Так точно.
После обязательной части Деревянко написал: «В эпизодах преступных деяний заезда на минное поле, ухода из колонны на другой маршрут и, будучи инициатором самовольной отлучки из расположения батальона, я действовал сознательно, с преступным умыслом сделать служебные неприятности моему командиру гвардии лейтенанту И. Ю. Родину. На протяжении всей службы в экипаже он постоянно меня оскорблял, унижал, придирался по мелочам и не давал достаточно времени для отдыха».
Левин прочитал, показал, где расписаться, положил бумагу в папку «Дело № 143» и пристально глянул на Саню:
– Вы же понимаете, Деревянко, что выкручиваться, придумывать способы мести своему командиру Родину в вашей ситуации глупо и безнадежно. Я предлагаю вам добровольное чистосердечное признание, и у вас будет шанс вместо расстрела или виселицы за неоднократные попытки дезертирства и перехода на сторону врага отправиться в штрафную роту. Вот такая арифметика, бывший гвардии рядовой Деревянко.
Сашка выдержал этот взгляд. Страха уже не было, только опустошение и чувство смертельного удушья, как тогда, в розовом детстве, когда на спор пришлось проплыть под плотом из бревен. Только где хватануть воздуха, если инквизитор уже заготавливает гвозди для распятия и пересчитывает их на твоих глазах, и никто не поможет, не спасет, не простит. Попал Сашка в следственные жернова. Попал со всеми потрохами…
– И какие еще признания нужны? – спросил он устало и равнодушно.
Левин пояснил:
– Признания в попытке перехода на сторону врагу, признания сотрудничества с немецкими разведывательными органами.
Деревянко отрицательно покачал головой.
– Не слышу ответа.
– И не услышите…
Саня нутром ощутил, что этот официальный представитель карающего правосудия подталкивает его к пропасти, а фемида с завязанными глазами в одной руке держит весы, а в другой – меч. Вот такая арифметика.
– Завтра у тебя, Деревянко, последний день. А не признаешь свою вину перед Родиной, пойдешь в распыл, как изменник Родины.
