Повели их по центральной дороге, мимо штабных палаток и избушек. Иван шагал первым, за ним в пяти-шести шагах, отведенных двумя конвойными, следовал, неосознанно подстраиваясь в ногу, Деревянко.
Навстречу попадались штабные и люди линейного состава: офицеры, сержанты и рядовые. Вид двух арестантов вызывал естественное любопытство, мимолетное брезгливое чувство и лишь у некоторых – сострадание. Недаром на Руси поговорку «от тюрьмы и от сумы не зарекайся» вспоминают так часто и не от лучшей жизни.
Ольга и Татьяна уже знали, что ребят арестовал СМЕРШ. Все новости по службе, оперативные, деловые, добрые и нехорошие, связисты, конечно, узнавали и распространяли по средствам связи первыми. Скандальная весть о том, что телеграфистки узла связи устроили танцульки с двумя самовольно отлучившимися из расположения батальона военнослужащими, поступила и начальнику связи от руководителя бригадного СМЕРШа. Он без подробностей сообщил об этом по телефону, предупредив, чтобы обе были готовы к допросу. Главный связист тут же вызвал начальника узла связи, и тот известил Ольгу и Татьяну, что ночные их посиделки закончились арестом кавалеров.
– Господи, за что?! – вырвалось у Ольги.
– А хрен их знает! – раздраженно ответил капитан, которого и так по службе достали контрразведчики своими постоянными проверками дисциплины связи и неусыпным контролем возможной утечки сведений, составляющих военную тайну. – Как будто за попытку совершения дезертирства.
– Что за бред, – еле слышно сказала она.
– Будьте готовы, передали, что и вас на допрос вызовут, – сообщил он главное.
…В тот момент, когда Ивана и Сашу вели на гарнизонную гауптвахту, что-то заныло под сердцем у Ольги – почувствовав, что задыхается, она вышла на крыльцо.
И тут же увидела ребят и похолодела, как будто в странном и диком сне. Родин шел впереди, подняв голову, ничего не видя перед собой, витая в своих мыслях. Деревянко брел, тупо глядя под ноги. Двое конвойных по обе стороны с винтовками наперевес, с примкнутыми штыками, сопровождали задержанных, готовые в любую секунду пресечь побег.
Санька не хотел поднимать глаз, потому что его душили слезы: они текли по его пылающему от горького стыда лицу, и вытереть их он был не в состоянии. Понимал, недостойно лить слезы гвардейцу-танкисту, но поделать ничего не мог. От обиды и унижения лучше было умереть на месте, чем жить, ожидая позорного конца. У него не было ответа, почему так жестоко и несправедливо обошлась с ним судьба в восемнадцать лет? Почему он чудом уцелел в тот страшный день, когда немецкие танки уничтожили его село, его дом, его родных? Эх, надо было идти мстить фашистам в пехоту… И какой из меня механик-водитель: и командира подвел, и себя погубил.
Иван, конечно, заметил Ольгу на крыльце. Их взгляды встретились, Иван чуть приподнял связанные руки, улыбнулся, все так же открыто и ясно, а сейчас еще и иронично. Она так полюбила эту улыбку, но глаза его были грустными, и эта печаль стала горькой участью их двоих.
– Я буду ждать тебя, – сказала Ольга тихо, но Иван понял ее и отрицательно покачал головой. – Я буду ждать тебя… И дай бог тебе выжить, уцелеть и вернуться. Уцелеть и вернуться…
Ольга знала, что из штрафного батальона никто в бригаду не возвращался… «Оглянись, оглянись, пожалуйста, умоляю тебя…» – просила она, когда ребята стали удаляться.
И Ваня оглянулся, почувствовав ее мысли. Она обессиленно взмахнула рукой, будто подбитым крылом… Неужели это все, и она никогда уже больше его не увидит? Неужели их так ярко вспыхнувшая, трепетная, трогательно-чистая любовь сгорит в пламени войны, неужели Ваня найдет свою смерть в кровавой и безысходной атаке штрафников, и его растерзанное пулеметными очередями тело похоронщики опустят в безвестную братскую могилу?
Ольга ужаснулась этим мыслям. Нет, надо надеяться, верить и ждать. Как верили и ждали жены декабристов. «И я буду ждать и верить, как декабристка. Ведь должно же быть хоть немного справедливости в этом жестоком и несправедливом мире. Ведь должны же разобраться, есть же честные люди в этих трибуналах. Ну, какие Ваня и Саша предатели и изменники Родины!»
Гарнизонная гауптвахта, куда конвой привел арестантов и где завершилась первая часть этапа, представляла собой обыкновенную крестьянскую избу с наглухо заколоченными окнами и сараем-пристройкой с небольшим оконцем под самой крышей.
Родина, как офицера, определили в хате, а Деревянко посадили в сарай. Брякнули навесные замки, и узники остались один на один с темными стенами.
Родин сел на деревянный топчан, а Деревянко улегся на кучу соломы, подложив под голову скатанную шинель. Нет ничего хуже ожидания в темнице, когда время останавливается, и лишь по лучикам света, пробивающимся сквозь неровно прибитые доски на окнах, можно отличить утро от полудня и полдень от вечера.
Ольга стояла и смотрела вслед ребятам, пока они не исчезли из виду. «Вот и все», – подумала она.
Ольга вернулась в избу, Татьяна заметила на ее глазах слезы.
– Оля, ты что, плакала?
Ольга порывисто вздохнула, села на лавку, закрыла лицо руками, усилием воли сдержалась, чтоб не разрыдаться, встала, подошла к окну.
– Ребят сейчас наших повели под конвоем, Ивана и Сашу.
– Какой ужас… Значит, все так серьезно, – тихо сказала Таня.
– Нашли преступников, в самоволку сходили.
– Ты поменьше распространяйся, подруга, – посоветовала Татьяна. – Нас самих скоро вызовут на допрос. А там главное – молчи…
Так в ожидании вызова девчонки промаялись весь день до самого вечера. Начальник узла связи этой темы больше не касался, работа шла своим чередом: радиотелеграф обеспечивал информационный обмен – приказы и распоряжения поступали в штатном режиме.
Не вызвали в этот день на очередной допрос и арестантов.
Глава восемнадцатая
Командир танкового корпуса генерал-майор Григорий Семенович Васильев имел славу военачальника, способного к нестандартным, рискованным решениям, которые вышестоящее командование порой расценивало как авантюрные. Но за этими решениями стояла очень тщательная быстрая и молниеносная работа штаба. И особенно ценной в эти критические дни была работа разведотдела.
Именно Васильева после совещания командиров корпусов, дивизий и бригад попросил остаться командующий армией генерал-лейтенант Прохоров. Когда закрылась дверь за последним участником совещания, Федор Филиппович сразу перешел к сути вопроса:
– Григорий Семенович, немцы развернули широкомасштабную пропагандистскую кампанию о своем новом чудо-оружии. Речь идет о танке новой модификации с улучшенными тактико-техническими характеристиками: броневой защитой и вооружением, мощной пушкой калибра 88 мм. Это «Королевский тигр».
Васильев сдержанно кивнул. Безусловно, он знал об этом танке, но пока только понаслышке. Танкисты корпуса еще ни разу не сталкивались в бою с этими новыми машинами.
