Санька резко выключил главный фрикцион, выждал две-три секунды, врубил вторую передачу, потом плавно включил главный фрикцион и тут же добавил обороты двигателя. Машина, лязгая гусеницами, послушно тронулась с места. «Пошла, родимая!» Ждать на войне некогда, тут же разгон и переключение на следующую передачу.
Деревянко захлестнула безудержная радость! «Тридцатьчетверка» грозной массой месила простирающееся под ней поле, ломала чахлые кустарники. Еще одна передача – и на оперативный простор. «Валентайн» или «шерман» и в подметки ей не годятся!
А реальный враг, может, в нескольких километрах отсюда уже готовит танковую атаку, с пехотой в мышиных мундирах, нет, уже в шинелях…
Деревянко видел фрицев только в кинохронике – пленных, с испуганным видом. Подумав о врагах, Саня с досадой вспомнил, что надо двигаться, через каждые 50 метров меняя направление, зигзагами. Да и командир что-то прохрипел в ТПУ, не разберешь в грохоте и лязге, и еще дважды увесисто стукнул по голове сапогом.
Саня, по-своему поняв команду, пошел чертить по полю ломаную линию, ныряя в воронки, зная, что дважды снаряд в них не попадает.
Но тут вдруг получил по голове такой силы удар от командира, что если бы не танкошлем, на его бритом черепе навсегда остался бы отпечаток каблука.
Саня понял, что надо остановиться, уже без ТПУ услышал жуткий крик:
– Стой!
Причем орали все: командир, Киря и Руслик.
– Глуши! – приказал Родин. – Вылазь!
Деревянко, ни черта не понимая, что случилось, вылез на броню. Еще минуты три назад он втайне ожидал, что по итогам вождения получит если не благодарность, то хотя бы поощрительное командирское похлопывание по плечу. А тут…
Выбрались на броню и Сидорский с Баграевым. В их удрученном молчании было что-то зловеще-странное.
– Ребята, товарищи, что случилось? – Саня обводил экипаж растерянным взглядом.
После паузы Родин пояснил:
– Деревянко, ты – идиот! Идиот, который заехал на минное поле.
– К-какое… минное поле? – упавшим голосом спросил Саня.
– Под нами… Ты не видел таблички с надписями «мины»? – продолжал убивать вопросами Иван.
– Нет… – с ужасом ответил Саня. (Вот так вырвался на оперативный простор!)
– А теперь скажи, голуба, почему ты не поехал направо вдоль позиций, как я тебе сразу скомандовал, а попер прямо? – уже без злости спросил Родин, понимая, что выпутываться из этой гиблой ситуации придется ему, как командиру.
А ведь комбат на карте с ориентирами четко показал всем командирам участок, где немец засеял поле минами – противопехотными и противотанковыми. И теперь по вине этого придурка…
– Не знаю, – убито ответил Саня. – Можете меня расстрелять… Я честное слово не видел этих табличек. Если бы видел, разве бы поехал?
– А черт тебя, дурака, знает, – мрачно ответил командир. – Ну, что делать будем? Саперов не дождемся. Их передали куда-то в распоряжение командира корпуса или еще выше, комбат говорил… Второй раз так уже не повезет, по закону вероятности точно нарвемся на мину. Ладно, поехали, и так, и этак – трибунал. Все на броню, я за механика.
– Товарищ командир, – Деревянко буквально ожил, – разрешите, я сяду за рычаги? Я помню, как ехал, все четко, у меня память идеальная! И дуракам-то везет!
Не раздумывая, Родин согласился:
– Садись. И шуруй по своим следам, только не торопись!
Сидорский и Баграев переглянулись и рассмеялись.
Деревянко поплевал на ладони (ну, родимая, не наступи), и уже через несколько секунд машина пошла по своим следам в обратный путь.
Баграев по традициям предков, чтивших на земле Осетии своего покровителя Георгия Победоносца, в мыслях обратился к небесному воину за защитой и оберегом.
Сидорский, лежа на трансмиссии рядом с Русликом, думал, что погибать сейчас никак нельзя, впереди ждет освобождения его родная Белоруссия, растерзанная фашистским зверем, ждет его деревня, отец и мать, бабушки и дедушки; об их судьбе он ничего не знал.
У Родина, сидевшего на башне, мысли были гораздо приземленнее. Если нарвемся на мину, шансов уцелеть меньше всего у механика-водителя, остальные, в лучшем случае, отделаются контузиями и переломами. А ему, как командиру, – верный трибунал за глупость, головотяпство и преступную халатность, приведшие к потере танка и гибели членов экипажа. На ровном месте… Или сразу шлепнут, или в штрафной батальон к матушке-пехоте.
Жизнь и судьба всего экипажа в буквальном смысле были в руках Сани Деревянко. Никогда еще: ни в колхозе на гусеничном тракторе, ни в учебке на «валентайне» или американском танке «шерман» он с такой осторожностью, чуткостью и предельным до звона в ушах вниманием не вел машину.
Не везде каменистая земля приняла отпечатки траков, здесь уже по памяти и интуиции Деревянко повторял свои зигзаги в обратную сторону.
Когда до опорного пункта оставалось менее 100 метров, под левой гусеницей рвануло. Танк даже не тряхнуло, но душа у Саньки ушла в пятки. К счастью, они наехали всего лишь на противопехотную мину, для стальных траков это все равно, что укус комара…
Дальше обратная дорога шла только по прямой.
На позиции взвода их ждал капитан Бражкин. Его смуглое лицо было, как очищенная вареная свекла, он еле сдерживался, но по разумной привычке сначала выслушал доклад взводного.
– Товарищ капитан, механик-водитель рядовой Деревянко в составе экипажа выполнял тренировочное вождение!
И тут Бражкин взорвался. Шквал командирского негодования можно было сравнить с залпом «катюш»:
– Какого рожна вас занесло на минное поле?! Кому я карту вчера показывал?! И танк, и людей чуть не угробил! Под трибунал пойдешь!
Он еще рвал и метал, обещая немыслимые кары, и так же резко прекратил, уже негромко и мрачно спросив:
– Объясни, лейтенант, у кого заклинило в мозгах.
«Неплохо бы сказать, что тренировались в условиях, приближенных к боевым, – пришла Ивану в голову дурацкая мысль. – Но тогда точно посчитают стопроцентным идиотом».
– Вина целиком моя, товарищ капитан. Не согласовали с механиком-водителем условные знаки, – понуро глядя в сторону, ответил он. – В ТПУ во время движения слышимость плохая. Он превратно понял мои команды…
– Превратно… умничаешь тут, – снова вскипел ротный. – Напишешь объяснение. К 18 часам проверяю готовность запасных позиций. Вопросы есть?
– Есть, – мрачно сказал Родин. – Можно убрать куда-нибудь из механиков-водителей этого придурка?
– Еще разобраться надо, кто из вас больший придурок… Никаких замен!
Прежде чем уйти, Бражкин протянул Родину пакет от командира батальона майора Дубасова и приказал немедленно отнести его в штаб бригады.
