Да и флага не было.
И штрафники, телами своими проторив путь к двум оставшимся ДОТам, все же выполнили задачу: из черных амбразур сверкал уже не пулеметный огонь, а полыхал после гранатных гостинцев еще и «вприкуску» добавленный «коктейль Молотова».
Еще не смолкли последние выстрелы, а Зверев вылез из окопа и сел на бруствер. Такая у него была привычка и привилегия встречать бойцов, возвращающихся с победой после успешного штурма населенного пункта или такой вот неприступной высоты.
Как-то совсем незаметно появился капитан Щеткин, присаживаться рядом не стал и вопросами пока не докучал. Тут потянулись первые легко раненые, потом два бойца принесли лейтенанта Сыртланова с тяжелым ранением в руку и ногу. Всех их после первой помощи тут же увезли в тыл.
– А где Родин и этот, Деревянко, можно узнать? – не выдержал порученец.
– Не знаю, – устало ответил Зверев. – У меня триста восемьдесят пять бойцов до боя в строю было. Видел, взводного тяжело ранили. Больше сотни полегло, понимаешь, капитан?
– Понимаю…
– Ни хрена ты не понимаешь!
Щеткин отвернулся и решил действовать по-своему, предпочтя самостоятельно найти злополучных штрафников. Он останавливал раненых, едва бредущих с высоты, спрашивал о заместителе командира взвода Иване Родине. Никто не знал такого, и только третий или четвертый, с перевязанной бинтами головой, буквально сразил наповал:
– Убили «замка», когда второй ДОТ брали, и двух бойцов сразу одной очередью…
– Е-мое! – Щеткин выругался непечатно, поручение с треском провалилось. Одна надежда механиком-водителем отчитаться, если он уцелел.
Раненый пошел своей дорогой, а порученец повернулся к Звереву с выражением лица, будто сам пережил смертельную опасность:
– Этот солдат сказал, что Родина убили…
Зверев ничего не ответил, главным для него была сейчас взятая высота 323,8 и выполненная его штрафной ротой боевая задача. И значит, пока еще не зря он ел свой черствый командирский хлеб, и штрафники еще поучат немчуру, как надо воевать.
Он прошел к полевому телефону с прямой линией в штаб, доложил командиру дивизии итоги боя, прибавив еще, что их потери уточняются.
А Родин, живой, но смертельно усталый, в этот момент с прихваченными по пути пустыми баллонами от огнемета спускался вниз с высоты. Неотлучный Деревянко, окрыленный порученной Иваном ролью, бойко подгонял трех рослых гренадеров. С поднятыми руками, без «хенде хох», оглохших, контуженых, их вытащили из окопов. Кто-то из обезумевших и не остывших после штурма бойцов хотел их там же, в окопе, и завалить, но Родин не дал.
Зверев вздохнул облегченно, завидев процессию: Ивана, Саню Деревянко и трех пленных. Все же и в смертельной схватке есть место для маленькой частички справедливости.
Иван вскинул руку к каске, стал докладывать.
Зверев не стал дослушивать, протянул руку, крепко пожал, потом порывисто обнял его.
– Молодцы, ребята. Молодцы! – И, глянув в сторону Щеткина, добавил: – Тут по вашу душу приехали!
– Прокурор, что ли? – мрачно поинтересовался Иван.
А Щеткин прямо расцвел: такого подарка после дурной вести, ясное дело, он не ожидал.
– Родин и Деревянко, верно? – спросил он, еще чувствуя легкую дрожь в коленях.
– Так точно, – ответил за двоих Иван, не понимая, что за птица, явно из штабных, залетела сюда к исходу кровавой бойни.
После пережитого уже и запоздавшим смертным приговором не испугаешь.
– У меня предписание зама командующего армией: убываете в свою танковую бригаду, – разъяснил Щеткин. – Я забираю вас.
– Получишь под расписку, – сказал ему Зверев и, не оглянувшись больше, чуть прихрамывая, стал подыматься к вершине.
Его ждала привычная после боя работа. Там, на вершине, он узнает, что погибли оба «замка», разжалованные младшие лейтенанты, которых он назначил заместителями командиров взводов, но главным было то, что он не ошибся ни в одном из бывших офицеров.
– С войны на войну? Из штрафной роты – в танковую? – с интересом глянул на порученца Иван. – Разъяснили бы, товарищ капитан, замысел такой рокировки.
– Много будешь знать, скоро состаришься, – не нашелся что ответить Щеткин.
Родин рассмеялся:
– Да, для штрафроты – это самое страшное.
– Не вздумайте бежать! – сурово предупредил порученец.
– Откроете огонь на поражение, – завершил Родин.
– Догадливый, – сказал Щеткин.
– Все пути побега опять ведут в штрафроту, капитан, – усмехнулся Иван.
Глава двадцатая
Порученец довез Родина и Деревянко на «Виллисе» прямо до штаба бригады: неслыханная честь! Комбриг Чугун был на месте, читал документацию, размышляя о гнилой, по его терминологии, задаче – умыкнуть у фрицев сверхсекретный «Королевский тигр». Размышления его прервал дежурный офицер, который доложил, что прибыл порученец зама командующего армии.
– И где эти орлы? – спросил Чугун, когда Щеткин сообщил о чудном возвращении Родина и Деревянко из штрафной роты. – Ну, заводи!
Когда Иван в погонах рядового и Саня, прямо из пекла боя, черные от грязи, дыма и пороха, слегка смущенные, но безмерно счастливые, появились перед командиром, Чугун понял, что хотя бы самые малые шансы добыть «Королевский тигр» у них все же есть.
Комбриг отправил Щеткина получать расписку о передаче бойцов начальнику штаба и обратился к танкистам:
– Давайте, топайте в свою роту, штрафнички. Отдыхайте, а потом будет вам задача, почище, чем в штрафроте.
Эти шесть дней у Родина и Деревянко промелькнули как безумный, кошмарный калейдоскоп кровавых событий, так невероятно завершившихся счастливым финалом.
А здесь ничего не изменилось: все тот же гарнизон, штаб, подразделения, службы, палаточный городок.
– Может, зайдем на минутку к девчонкам на узел связи? – Родин опять почувствовал вкус к жизни.
– Не стоит, командир, опять во что-нибудь вляпаемся, – предостерег Саня.
– Ты мудреешь на глазах, Санек. А женщины слишком мудрых не любят. Знаешь, почему?
– Слишком мудрый, чтобы знать… – проворчал Саня, он просто мечтал вымыться и выспаться.
– Все слишком мудрые – зануды. Мушкетеры, вперед!
Иван первым решительно направился к узлу связи, который находился в ста шагах, Саня поплелся следом.
Ольга и Татьяна сидели у телеграфных аппаратов, как раз выдалась передышка, неделя прошла спокойно, все ждали скорого наступления. Вот тогда узел связи станет вместилищем и передатчиком сотен приказов, распоряжений и прочей служебной информации.
С того проклятого дня, когда на ее глазах под конвоем увели в мертвенную даль Ивана и Сашу, жизнь сразу потеряла для Ольги все краски. Будто чужими глазами она видела происходящее, словно черно-белую хронику. И лишь ночью, в постели, прижав к себе излучающий тепло томик Есенина, Ольга давала волю чувствам, со слезами моля судьбу и всевышние силы, чтобы отвели они от Ванечки смерть…
