А этой ночью, под утро, когда она забылась на короткий час, ей привиделся странный сон: будто она в густом тумане на вершине крутой горы ищет Ивана. И она знает, что где-то рядом – пропасть, а Ваня не знает об этом, и, может быть, он уже на самом ее краю… Она продолжает идти и звать Ивана, и вдруг в клубах тумана она смутно видит его фигуру. Он стоит в двух шагах от пропасти в форме лейтенанта, без пилотки. Она говорит: «Ваня, я тебя звала, почему ты не отвечал?» Ваня посмотрел на нее, ничего не сказал и ушел, бесследно исчез в сером тумане.
Ольга тут же проснулась, подскочила в кровати, сердце бешено колотилось, будто сама она сорвалась в эту злосчастную пропасть…
Стукнув три раза в хорошо знакомую дверь, Родин так же стремительно вошел внутрь, Саня – следом. Вид у них был, конечно, как у шахтеров после трех смен подряд, а обмундирование – будто их драла стая немецких овчарок.
– Мальчишки! – только и смогли в один голос закричать от безумного счастья Оля и Таня.
Они бросились к ним, едва успев скинуть в последнее мгновение наушники, и это были такие жаркие, душевные, счастливые и искренние объятия, которых никогда не знал раньше и не узнает потом узел связи танковой бригады. Они обнимались сразу вчетвером, еще не веря, что все это может быть, что это случилось: ребята вернулись, и они все те же, веселые, живые и удачливые.
– Девчонки, у нас так мало времени, – с грустью сказал Иван. – Мы еще в своей роте не были!
– Ой, – всплеснула руками Татьяна. – Вас опять накажут!
– Ну, еще одну минутку, – с мольбой произнесла Ольга и, взяв за руку Ивана, потянула его в сенцы. – Дай хоть я тебя потрогаю… На самом деле ты…
Она прижалась к нему всем телом, и хотелось им, чтоб долгий их поцелуй был вечным.
– Я тебя сегодня ночью в тумане искала…
– В тумане? – изумился Иван. – Откуда ты знаешь?
– Во сне…
– Надо же… А я не забывал о тебе ни на минуту. Может, это наша любовь нас хранила?
– Да, Ванечка, наша любовь… А ты мне расскажешь, что там было?
– Никогда… – Он приподнял ее: – Пока не скажешь, что любишь меня, не отпущу!
– Не скажу!
– Тогда не отпущу!
– А мне и так хорошо!
– Ах, какая хитрая!
– Люблю, люблю, люблю!
– Ладно, отпускаю!
Рядовой Деревянко уже три раза почтительно кашлянул.
– Девчонки, мы не прощаемся! – весело крикнул Родин.
– Удачи вам! – добавил Саня.
Вслед за ребятами Оля и Таня вышли на порог.
– И вам удачи, ребята! – сказала Татьяна.
– Возвращайтесь… – негромко произнесла Ольга.
Родин и Деревянко припустили быстрым шагом; родная рота, капитан Бражкин еще не знали, какой подарок их ждет.
– Ну и как? – спросил Родин, имея в виду мимолетное общение Саши с Татьяной.
– Спрашивала, как там у нас было…
– И что ты сказал?
– Сказал, что незачем тебе знать об этом.
– Правильно, – заметил Иван, – я тоже так сказал.
В родной роте тоже ничего не изменилось. Только танки были укрыты маскировочными сетками и издали смахивали на небольшие холмики.
Палатка командира роты капитана Бражкина находилась все на том же месте, туда сразу и направились Родин и Деревянко.
Иван отвернул полог, Бражкин сидел за столом, пил чай из алюминиевой кружки.
– Разрешите войти?
Бражкин даже застыл от удивления с кружкой в руке, потом припечатал ее к столу.
– Это что за явление?
События пролетели стремительно, и Бражкин, уже мысленно распрощавшийся с подчиненными, не знал и не ведал, что их, чудом уцелевших при жестоком штурме высоты, по особому распоряжению привезут в бригаду.
– Товарищ капитан, рядовой Родин прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Деревянко шагнул вперед и точно так же доложил по уставу.
Бражкин не стал расспрашивать, что да как, и так, по виду, ясно. И, еще порядком злой на Ивана, бросил оборванным, обугленным, но таким, черт возьми, родным ребятам:
– Родин, иди принимай взвод, пока замену не прислали… А ты, Деревянко, еще раз фортель отколешь, шкуру спущу, в заряжающие пойдешь, Буратино!
Родимый танк стоял на том же месте, в более углубленном, как приметил Родин, окопе. Люк закрыт, видно, Баграев с Сидорским решили покемарить, пока у начальства не созрели новые планы. На трансмиссии лежала кувалда, будто говоря всем видом своим: «Какого рожна меня здесь кинули». И если бы действительно она умела говорить, то рассказала бы, как без привычки долго и нудно, целый час, Руслан и Кирилл курочили гусеницу, заменяя всего лишь один трак.
– А давай их разыграем, – вдруг предложил Иван. – Ты же певучий у нас, сможешь голосом Потемкина сказать?
– А чего сказать?
– Баграев, Сидорский, к машине! Это Потемкин! Я назначен в ваш экипаж командиром танка!
Саня еле сдержался, чтобы не рассмеяться:
– Это мы запросто!
Иван взял кувалду и три раза долбанул по броне.
Тут же внутри послышались голоса, резкий, с надрывом, – Сидорского и совсем спокойный – Баграева:
– Кого там черт принес?
– А может, это нового командира прислали?
Бывшие штрафники переглянулись, и рядовой Деревянко выдал:
– Это сержант Потемкин! Я назначен в ваш экипаж командиром танка! Баграев, Сидорский, а ну, живо к машине!
Саня глазами показал на кувалду, мол, еще разок долбануть, чтобы пошевеливались, Иван отрицательно покачал головой. В любой игре, как в театре, пауза по глубине всегда превосходит мысль.
Сидорский и Баграев тоже переглянулись, несколько ошеломленно.
– Приехали! – выдохнул Кирилл.
– Вот пройдоха, когда только успел сержанта получить, – покачал головой Руслик.
– Я так думаю, Руслик, – заметил Кирилл, – что Потемкину очень скоро и всерьез не понравится у нас быть командиром.
– И я так думаю, Кир, вряд ли понравится, – согласился Баграев. – Давай, вылазь строиться…
С видом напрасно потревоженных хозяев они вылезли на броню…
– Командир!
– Санек!
– Живые! Разнеси меня вдрызг!
– Живые… А вы думали без нас по Берлину на танке колесить? – с наигранной суровостью ответил Иван.
А Саня строго спросил:
– А вот кто оставил мой любимый инструмент на броне? Ведь сопрут же, бляха-муха, в три секунды!
