* * *
Шестнадцать лет назад ее задержал патруль на вокзале, несовершеннолетнюю незарегистрированную ведьму, сбежавшую из-под учета. В спецприемнике она назвалась чужим именем. Личность установили по фотографии. Клавдий никогда бы не стал заниматься ее делом, если бы не Хелена Торка, в те годы все еще директриса оперного театра и патронесса хореографического училища. Госпожа Торка была ведьмой, подопечной лично Клавдия, и трепетно относилась к судьбам своих воспитанниц.
Когда четырнадцатилетнюю Дафну привели к нему в кабинет, девчонка едва не грохнулась в обморок прямо на пороге. Хелена Торка чуть ли не рыдала, умоляя быть помягче с ее ученицей, – Клавдию пришлось решительно удалить директрису за дверь. И он сказал девчонке – ни о чем еще не зная, повинуясь интуиции, – совсем не то, что она ожидала услышать. Он сказал: «Ты очень храбрая. Знаешь, почему? Потому что тогда на вокзале, когда к тебе подошла незнакомая женщина и позвала пройти твой путь, ты отказалась».
Через пять минут он знал все: Дафне предлагали пройти инициацию не один раз, а трижды за последний месяц. «Почему ты сказала этим ведьмам «нет»? – Потому что для меня это хуже смерти».
Она была из тех, чья вероятность пройти обряд меньше процента. «Ты не просто храбрая, – сказал он тогда, – ты еще и умная. Никто не посадит тебя обратно в спецприемник, танцуй себе на большой сцене».
А еще через минуту, расспрашивая ее о семье, он почуял беду и мысленно проклял и Хелену Торку, и всех педагогов хореографического училища, слепых, как кроты, не заметивших очевидного: девочка не боялась становиться на учет. Она боялась совсем другого. «Почему ты не рассказала матери?! – Мама бы решила, что я сама во всем виновата, я ведь… я… ведьма».
Это было шестнадцать лет назад или уже семнадцать? Ее отчим до сих пор за решеткой, если жив еще, Клавдий тогда использовал все свои связи, чтобы мерзавец получил максимальный срок. Тот ведь не просто насиловал падчерицу – еще и возлагал на нее вину, заливал в уши отвратительную идею, которая через много лет породила «Новую Инквизицию»: «Ты зло, ты грязь…»
И, казалось бы, девчонку спасли. Вытащили из мясорубки. Клавдий навязал ей психотерапию – через ее бешеное сопротивление, но ядовитую дрянь из ее головы удалось кое-как вымыть и травму худо-бедно залечить. Балет она бросила, но это естественно, учитывая их конкуренцию и отсев; была замужем, кажется, счастливо, вела бизнес, кажется, книжный. «Ты очень храбрая, знаешь почему?» Она жила с убеждением, что инициация хуже смерти, – но в «ведьмину ночь», когда обряды проводились массово, ее подхватило потоком чужих эмоций, утащило в черную воронку – и с ней еще пятьдесят девять человек…
Он обнаружил себя на подземном этаже, у входа в тюремный подвал, и охранник уже любезно отпирал перед ним двери. Клавдий отступил, махнул рукой, показывая, что уходит; о чем говорить с действующей ведьмой?! Она его не вспомнит, он для нее – палач, причиняющий боль одним присутствием. Зачем он спустился в подвал, он что, сомнамбула?!
Дворец Инквизиции не желал его отпускать. Будто Клавдий врос в эти стены; нет, сказал он себе, возвращаясь наверх пешком, по сумрачной пустынной лестнице. Решение принято, они справятся без меня…
А справятся ли? То, что казалось ему единственно правильным, мудрым, достойным, – не бегство ли с поля боя?!
Он остановился на лестничной площадке и закурил прямо под знаком «Курить запрещено».
Часть пятая
Спецприемник города Ридна снаружи выглядел как тюрьма. Вместо колючей проволоки бетонный забор был увит инквизиторскими знаками. Лучше бы проволока в сто рядов, подумала Эгле, борясь с желанием укутаться мороком и сбежать.
– Инициированная ведьма?! – Дежурный за стойкой подскочил, будто его ударили током. – Но мы принимаем только «глухих»! Я не могу ее оформлять!
– Меня не надо оформлять, – сказала Эгле, борясь с паникой. – Я Эгле Север, вот мои документы…
Если бы рядом не было Томаса, дежурный сейчас попытался бы ее оглушить. А она инстинктивно ударила бы в ответ; до чего же тонок этот лед. А ведь обещала Клавдию быть осторожной.
Томас навязал ей свою компанию довольно-таки бесцеремонно, но она почти сразу поняла, что инквизитор из Одницы прав. Инициированная ведьма, в одиночку гуляя по таким местам, моментально угодила бы в подвал, а то и куда похуже. Эгле все чаще ловила себя на приступах недостойного страха. До чего же этот мир враждебен к ведьмам…
Они приехали сюда прямо из аэропорта. Едва прибыв в Ридну, Эгле позвонила Мартину, узнала, как прошла поездка в селение Тышка, по голосу прочитала его подавленность и даже растерянность – Лара Заяц, шестнадцатилетняя девочка, задала Мартину задачу, к которой он понятия не имел, как подступиться.
– Я помогу тебе, – сказала Эгле, повинуясь порыву. И совершенно не подумала, что визит в спецприемник города Ридна окажется для нее таким испытанием.
* * *
Девочка покачивалась на стуле, на столешнице перед ней помещалась бутылка воды – нетронутая – и стакан. В последний раз, когда они с Эгле виделись, Лара Заяц сидела в погребе, под голой лампочкой, на продавленной кровати, и беззвучно плакала. Теперь она потеряла отца, по совместительству тюремщика, и была насильно изъята из злобной, опасной, но все-таки семьи.
– Привет, – сказала Эгле. – Ты меня помнишь?
Девчонка посмотрела исподлобья – очень тяжелый взгляд. И очень несчастный.
– Я ведьма, – Эгле улыбнулась. – Как и ты. Я понимаю, ты ужасно себя чувствуешь. Прими мои соболезнования… насчет твоего отца. Мне очень жаль.
– Врешь, – сказала девчонка, у нее был хрипловатый, сорванный голос. – Тебе не жаль. И мне. И никому не жаль. Его надо было пристрелить гораздо раньше.
– Что ты говоришь? – Эгле сделалось неуютно. – Не надо так, он же твой…
– Да что ты раскудахталась? – Девчонка вскинула острый подбородок. – Ты говоришь, потому что так положено, да? Тебе от меня чего-то нужно?
– Я хочу тебе помочь, – сказала Эгле терпеливо. – Хочу объяснить, почему не надо проходить инициацию и как можно отлично жить без нее.
– Какое же ты трепло, – с горьким презрением проговорила девчонка. – Сама ведь прошла, а мне заливаешь, будто бы не надо.
– Откуда ты знаешь, что я прошла инициацию?!
– Они говорили. – Девчонка на секунду сжала зубы. – Они. Констебль… люди… Когда ты вернула моему папашке его же пулю. В живот.
– Я не нарочно, – сказала Эгле после паузы. – Я не хотела, и…
– А я хочу нарочно, – девчонка посмотрела с вызовом. – Я хочу так, как они заслужили, – все! И мои одноклассники. И учителя. И соседи. Все. Они еще получат.
– Но тебя же отсюда не выпустят, – сказала Эгле безнадежно. – Никто не допустит, чтобы ты прошла обряд. Ты человек, и должна быть человеком…
– Кому должна?!
Сделалось тихо. Эгле открыла бутылку с водой, плеснула в стакан, предложила девчонке. Та помотала головой; ее волосы были заплетены в косы позавчера или раньше, пряди выбились и торчали во все стороны, как сухая трава.
