Рыжий, пухлый, как булка, инквизитор-оперативник сидел, привалившись спиной к стенке подвала, левый уголок его рта тянулся книзу и слегка подергивался:
– Задержали… на месте инициации… не было приказа атаковать… служебное небрежение… при попытке зафиксировать она сорвалась…
Мартин перевел взгляд на Томаса. Половина лица у того была покрыта ссадинами, как если бы инквизитора из Одницы протащили несколько метров по асфальту.
И еще – Томас не мог говорить. Порывался, делал вдох – и, ослабев, собирался с усилием для новой попытки.
Руфус, в потертом пальто, в смешной чиновничьей шляпе на макушке, стоял у дальней стены, с интересом разглядывая веревку на полу и расставленные свечи. Поднял глаза, посмотрел на Мартина – весело. С неглубоко припрятанной издевкой:
– Сколько раз мы все это видели… Инициированная ведьма приводит «глухарку» в подвал, в ангар… «Пройди свой путь, на том конце тебя ждешь ты сама, настоящая, свободная…» Это я почуял их на улице, совершенно случайно, проходя мимо. Приближаться не стал. Связался с ближайшим патрулем…
– Да-да, – закивал рыжий инквизитор и подобострастно улыбнулся Руфусу. – Именно так… Мы получили сигнал… едва успели… предотвратить инициацию…
Несколько дней назад рыжий сказал: «Я хочу забрать свой рапорт», а Мартин ответил злорадно: «Слово – не воробей, рапорт – не гигиеническая салфетка». И он занес руку над листком бумаги, собираясь одной росписью покончить с карьерой рыжего, но в последний момент подумал, что бунт уже подавлен, а опытные люди по-прежнему нужны. И он не стал подписывать рапорт этого человека, и вот рыжий и пухлый сидит, привалившись к стене, и смотрит елейно, хотя левый уголок рта у него тянется книзу, похоже, что ведьма с ним не церемонилась…
Мартин снова посмотрел на Томаса. Томас молчал.
– Я не успел вмешаться, – с сожалением сказал Руфус. – Впрочем, я все равно отстранен и не имею права… Инициации не было, но задержания тоже не случилось, девчонка сбежала под шумок. Она, конечно же, совершенно нелояльна и обязательно пройдет обряд, сегодня или завтра, не очень-то важно… – Он улыбнулся Мартину. – Похоже, ваши планы придется откорректировать, куратор Старж. Все еще куратор. Или нет?
Он выпрямился, сделавшись выше ростом и моложе лет на десять:
– А я говорил, что везение не вечно. Да? Или нет?
Его глаза смеялись.
* * *
Лара неслась, как настоящий заяц, как последний раз в жизни. С ее пути шарахались прохожие. Завизжала тормозами машина, выскочил с ругательствами водитель – девчонка бежала, не оглядываясь, будто желая как можно дальше оказаться от подвала с веревкой и свечами на полу.
А над ее головой, с крыши на крышу, с карниза на карниз, спокойно, даже медлительно, но совершенно неудержимо следовала тень. Выжидая, подбираясь, как загонщик. Никуда не торопясь.
Девчонка уже выбивалась из сил. Шапка давно потерялась, тонкие косы прыгали на плечах, от клетчатого пальто отлетали пуговицы. Эгле примерилась, дождалась, пока девчонка споткнется, и дернула ее вверх – будто на невидимой привязи. Беглянка замолотила в воздухе ногами, залитая мороком, будто тестом, и пешеходы, ставшие свидетелями похищения, удивленно уставились в пустое серое небо. Мельтешили рекламные щиты, переливались огнями вывески, Лара Заяц висела над краем крыши, на высоте шестидесяти этажей, никому не видимая, кроме Эгле.
– Значит, тебя заставили? – Эгле не надо было открывать рот, чтобы Лара Заяц ее услышала.
– Заставил… инквизитор. – Лара хватала воздух ртом. – Тот. Старый. Они сказали, если сделаю, меня отпустят.
– Но ты ведь сбежала?!
– Нет. Они меня забрали… они ведь могут делать что угодно… со мной… с нами…
Болтаясь над бездной, она беспомощно оскалила зубы:
– Я все равно пройду свой путь! Я больше не дам себя мучить! Ну попробуй удержи меня, ну попробуй!
Горы были уже рядом. Прорастали сквозь высотные здания и были выше, несравнимо выше любого небоскреба.
– И что ты теперь мне сделаешь?! – На подбородке Лары Заяц блестела розовая слюна, губы растрескались.
Эгле поставила ее на край крыши. Огляделась; на плоском пятачке, покрытом асфальтом, была размечена вертолетная площадка – будто огромная мишень.
* * *
– Как можно было не распознать провокацию? Ты инквизитор или лавочник?!
Томас молчал, отстранившись. Дворец Инквизиции Ридны оживал, несмотря на поздний час, – все чаще скрежетали двери, звонили телефоны, звучали приглушенные голоса: «Да погибнет скверна»…
– Это провокация Руфуса! – Мартин хотел бы метаться по кабинету, как язык внутри звонящего колокола, и только диким усилием заставлял себя оставаться на месте.
– Она оглушила нас и чуть не убила, – сказал Томас, глядя вниз.
– Да, потому что вы пытались надеть на нее колодки! А этого делать нельзя!
Томас оторвал взгляд от столешницы и посмотрел Мартину в глаза:
– Чего еще делать нельзя? Фиксировать действующих ведьм – нельзя? Останавливать инициацию – запрещено? Такие у нас новые правила… патрон?!
Два года назад Томас был первым, кто поддержал Мартина в Однице. Они работали вместе и бывали в разных переделках и прикрывали друг другу спину. По просьбе Мартина Томас бросил курортную провинцию, отказался от серьезной должности и явился в Ридну, потому что ценил Мартина и доверял ему – полностью. До сегодняшнего вечера.
– Мы вернемся к этому разговору, – сказал Мартин с тяжелым сердцем. – Сейчас надо взять Лару Заяц, я сам пойду и возьму ее, если мои коллеги не в состоянии выследить подростка… Я приведу ее сюда, в этот кабинет, и она расскажет много интересного.
* * *
Горы стояли вокруг, разливая туман, приглушая любой свет, кроме звездного, и любой звук, кроме голоса Эгле:
– Я не стану тебя удерживать.
Мир, минуту назад развалившийся на осколки, теперь собирался и складывался заново, легко и естественно. Фрагменты разбитой чаши тянутся один к другому, каждый повторяет очертания каждого, что может быть проще, чем вернуть вещи целостность? И вернуть гармонию этому миру?
Я докажу вам всем – прямо сейчас. Я переступлю через малодушие. Я возьму на себя ответственность. Я наконец-то сделаю то, что давно обязана была сделать. Покончить с вечным противостоянием человечества и ведьм. А уж как вы после этого будете делить кресла в Совете – не моя забота…
Башня-небоскреб тонула в облаке, зацепившемся за острие. Улицы внизу едва мерцали, зато звезды над головой разгорались все ярче. Лара Заяц стояла напротив, у ограждения крыши. В своем клетчатом пальто с оборванными пуговицами, с растрепавшимися по плечам волосами, с тонкими коленками под гармошкой детских колготок, она казалась очень хрупкой и очень легкой. Невесомой. Тяжелые мокрые ботинки представлялись якорями, не дающими девчонке оторваться от крыши и взлететь.
