И выдохлась, и опала. Земля дрогнула, кое-где осыпались печные трубы, и наступила тишина.
* * *
Разлепив глаза, констебль Лис увидел чьи-то окровавленные руки, вцепившиеся в мерзлую землю прямо перед его лицом. Он разглядывал их несколько секунд, пока не понял по рисунку вен и складок кожи, что это его руки, он созерцал их прежде каждый день, без малого шестьдесят лет; странно, что не узнал сразу.
Он попробовал пошевелиться и понял, что руки слушаются его, а ноги – нет. У него, казалось, не было тела ниже пояса, он должен бы весить вполовину меньше, но груз такой, что не сдвинуться с места. Констебль Лис хотел крикнуть, но и голоса не осталось. Мир вокруг был затянут дымом и пылью, и в пяти шагах уже ничего не видно.
– Ведьма, – сказал он, непонятно к кому обращаясь.
Будто отвечая на его зов, из мути появилась женская фигура. Констебль в ужасе поднял глаза и увидел ее лицо и сразу же узнал.
– Нет, – прошептал он, прекрасно понимая, что ничего остановить не сумеет.
Ведьма подошла ближе, пошатываясь, и наклонилась над ним.
* * *
Эгле склонилась над лежащим на земле человеком. Его лицо было перепачкано кровью и грязью, но Эгле его узнала: в этот момент он сделался странно похож на Ивгу Старж, свою родную сестру, хотя прежде не имел с ней ничего общего.
Констебль Лис смотрел на Эгле, как на собственную смерть. И у него был перебит позвоночник.
С момента, когда она вернула себе способность дышать, видеть и двигаться, прошло несколько минут… а может быть, часов. Оглушительная тишина, залегшая над Тышкой, сбивала ее с толку. Эгле не была уверена, что не оглохла. Констебль скреб ногтями по мокрой земле, и это был первый звук за долгое время, который Эгле смогла расслышать.
Констебль, кажется, пытался уползти. Воля к жизни в этом человеке была достойна уважения – он сумел выбраться из-под развалин и в последнюю секунду хоть и не сражался, но и смиряться не хотел. Эгле опустилась перед ним на колени, положила ладони на грязную талую землю и вцепилась в нее пальцами.
Ее пальцы проросли, как корни, вытягивая из земли всю траву, столетиями росшую здесь, все цветы, все весенние лужи, тени всех птиц, когда-либо над ней пролетавших. И оттуда, из-под земли, коснулись лежащего человека и чуть приподняли его, на волосок оторвав от грязи.
Эгле показалось, что ее руки опустились в кипяток. Констебль Лис хрипло вскрикнул и дернулся. Его перебитый позвоночник, немолодой и не очень здоровый, восстановил тончайшие связи между волокнами, и констебль, наверное, почувствовал, как болят его ноги. То, что от них осталось.
Эгле опустила веки, продолжая видеть человека на земле, свои пальцы под землей и все эти горы, сверху и снизу. Она сама сделалась горой. Ее голова поднялась выше дымки и выше облаков, и оказалось, что солнце давно взошло и раздробленные кости срослись.
Выдохнув сквозь зубы, она вернулась в свое тело – в рамки, которые способна была осмыслить. Констебль Лис уже пытался встать, и было ясно, что с третьей попытки, в крайнем случае с пятой, у него получится. Его ступни в смешных шерстяных носках искали опору, Эгле задержала на них взгляд – что за старомодные полосатые носки, вязанные спицами, восхитительные в своей наивности…
В тумане, в пяти шагах перед ней, открылись два черных немигающих глаза: двустволка. И еще один глаз: охотничий карабин. Эгле огляделась; все, что осталось от селенья Тышка, все, что могло носить оружие, явилось сюда, чтобы покончить с ведьмой.
* * *
Мартин чуял ход времени как острую боль. Потому что еще мгновение – и убийцы доберутся до нее, и слово «поздно» из угрозы превратится в приговор.
Время плыло и растрачивалось, распадалось на волокна, будто истлевшая ткань. Выбраться из снежного завала. Найти путь в узких улочках среди поваленных заборов. Запах Эгле и ее близкое присутствие вели Мартина, как собаку по следу, но летать он все равно не умел и бегал с надорванной связкой – не как спринтер. Клавдий держался рядом, он был относительно цел, но далеко не молод, и дыхание у него начало сбиваться.
Лара Заяц, которую толком ничему не учили, соображала отлично и чувствовала очень точно. Она услышала, что сказала ей Ивга, и поняла быстрее, чем смог понять сам Мартин; Лара ответила на вопрос «Кто ты», и ответила парадоксально.
Сохранная личность, как и в случае Эгле. Не воплощенный хаос, не извращенная нечеловеческая логика – наоборот, совершенно человеческая. Логика затравленного подростка; у нее не было воли, чтобы противостоять им, глядя в глаза. Но у нее была хитрость, чтобы сбежать – и нанести удар издалека. Она почти убила их обоих вместе с поселком Тышка.
Был момент, когда все висело на волоске. Что заставило Лару передумать?
Спрашивать было некого, тень Лары Заяц над селением Тышка рассеялась. Осталась ниточка, ведущая к Эгле. Тонкая, готовая оборваться: она жива. Но это ненадолго.
* * *
Эгле чувствовала, как волосы потрескивают электрическими разрядами, как поднимаются дыбом. Сейчас они дадут залп. Семечками посыплются гильзы. Стая злых, голодных, слепых металлических ос атакуют ведьму – но пули возвратятся к стрелкам. Эгле не властна над «ведьминым самострелом».
Она, возможно, почувствует боль и радость, разозлится и станет сильнее, и убежит в горы… Убежала бы, если бы стрелков было два или три. Но их две дюжины – а значит, согласно инквизиторской статистике, из нескольких десятков пуль хоть одна да попадет в цель.
Констебль Лис завозился на земле, забормотал, пытаясь что-то сказать. Эгле не видела вокруг человеческих глаз, только черные зенки охотничьих ружей…
…И кровь. Периферийным зрением она различала кровь на их руках и лицах и под лохмотьями разорванной одежды. У кого-то болталось отрубленное ухо на полоске кожи. Кто-то лишился пальца. Почти все были покрыты глубокими порезами, колотыми ранами и держались на ногах только потому, что были в шоке.
Ни о чем не думая, ничего не решая, а просто следуя внезапному побуждению, Эгле втянула ноздрями воздух. Задержала в легких, желая как следует согреть. Выдохнула ртом, чуть приоткрыв губы. Ее дыхание обвилось вокруг оружейных стволов, коснулось лиц, перекошенных от боли и напряжения. Закрыло одну разинутую рану, потом другую, потом третью.
В первые секунды они не поняли, что происходит. Дернулись пальцы на спусковых крючках, но в этот момент констебль Лис наконец-то смог подняться на четвереньки:
– Не стреляйте! Нет, не стреля…
* * *
Мартин повернул за угол, огибая полуразваленный дом, и увидел их – спины в рыжих дубленках и черных ватниках, потертые ремни винтовок и карабинов, пар дыхания из многих ртов. Яркое цветовое пятно – сиреневая куртка – за ними, посреди улицы, на земле; выстрелов не было. Камни?!
– Назад! – взревел Мартин.
Они обернулись – грязные, бледные, потрясенные лица, красные глаза, растерянные дикие взгляды. Мартин на ходу выхватил пистолет:
