Не смотри на них.
Не смей на них смотреть.
Она вскочила со скамейки, готовая выбежать из двери. Ей вовсе не обязательно все это слышать. И она не будет это слушать.
Но Саймон успел схватить ее за руку и крепко сжал. Он ничего не произнес, но ледяное выражение на его лице заставило ее замереть на месте.
Элиана осклабилась, просто дымясь от ярости. Она могла бы начать драку, высвободиться из его хватки и заставить бедную девочку замолчать.
Но вместо этого она снова опустилась на скамейку у очага рядом с Саймоном. Из каких-то своих, явно подлых соображений он хочет, чтобы она выслушала эти небылицы? Прекрасно. Она это сделает. А позже заставит его пожалеть об этом.
– Дверь уже до этого была выбита, – продолжала Линнет. – Потому что мы с мамой устроили праздник. Она сказала: «А давайте устроим разгромную вечеринку».
– Разгромную вечеринку? – тихо присвистнул Патрик. – Звучит смешно. А что это такое?
– Это когда вы устраиваете беспорядок в доме вместо уборки, – объяснила Линнет.
– Сдается мне, что это лучшая вечеринка, которую только можно придумать.
Линнет закусила губу.
– Мы подожгли сад и выпустили на волю домашних животных, а потом мама… она разбила окна топором. Она плакала, когда делала это, потому что окна были красивые и папа так любил их.
Хоб поднял на нее глаза, полные сочувствия.
– Почему он их любил?
Линнет медленно покачала головой.
– Потому что, – прошептала она через минуту, – это я их разрисовала.
Элина отвела глаза и уставилась на умирающий огонь. Воздух в помещении был затхлым и отдавал плесенью. Здесь проходило слишком много людей с немытыми телами и загнивающими ранами. Она вдохнула этот воздух и ощутила вкус смерти на языке. В животе возник болезненный спазм, медленно поднимающийся вверх, к груди.
На ум ей пришли слова матери:
Если не научишься подавлять это чувство, оно поглотит тебя целиком.
Она закрыла глаза и изо всех сил сжала кулаки. Невыносимый жар пламени был слишком близко. От него по коже ползли мурашки, огонь высасывал весь воздух из ее легких.
Ей не следовало так быстро покидать постель.
– Почему ты заставляешь меня оставаться и выслушивать все это? – спросила она Саймона напряженным тихим голосом.
– Потому что могу это сделать, – ответил Саймон и одним глотком выпил то, что оставалось у него в стакане.
– Мы разорвали матрас и подушки, – говорила Линнет быстрым шепотом, словно торопясь скорее покончить с рассказом. – Мы раскрасили стены красной краской, которую сделали из ягод. Мама сказала… Мама сказала…
Патрик бросил быстрый взгляд на Хоба.
– Может, лучше сделать перерыв?
– Нет! – Линнет отбросила куклу. Та стукнулась о стену и упала на пол. – Мама сказала, что все должно выглядеть по-настоящему. – Она задыхалась, давясь словами. Теперь ей было не за что держаться, и она ухватилась за край стола, сверля его яростным взглядом. – Мама сказала, что все должно выглядеть так, как будто здесь умерли люди. Мы спрятались, а потом пришли плохие люди, и Уилл чихнул, потому что он всегда чихал, когда волновался, а я плакала, потому что не могла сдержаться. Мама сказала: «Тсс». Она руками зажимала мне рот.
Девчушка почти не могла дышать. Она озиралась, глядя на всех дикими глазами, а потом, прежде чем Элиана успела отреагировать, спрыгнула с коленей Патрика и побежала к ней.
Она врезалась в нее, обхватила ее шею маленькими руками и спрятала личико в косе Элианы. Малышка стояла, прижавшись к ней, и ее щуплое как у птички тело дрожало так сильно, словно вот-вот разлетится на кусочки. Она дышала короткими отчаянными рывками прямо Элиане в ухо.
– Мама сказала… – шептала Линнет снова и снова. – Мама сказала: «Тсс». Она просила нас сидеть тихо.
Элиана не могла двигаться, не могла дышать, чувствуя на груди вес маленького тельца, которое было там явно лишним. Ей хотелось отшвырнуть девочку, а затем выхватить тетрадку Хоба у него из рук и бросить в огонь.
Это чувство поглотит тебя.
Стараясь размеренно и неглубоко спокойно дышать через нос, она с трудом подавила панику, подступающую к горлу.
Она пыталась не думать о Реми, который, возможно, боролся сейчас с собственными кошмарами на коврике в своей каморке. Ему еще ни разу в жизни не приходилось спать вне дома.
Только не думай о погибшем отце, без вести пропавшей матери, о том, как нежно они смотрели друг на друга, пока война не разлучила их навсегда.
Не думай о Харкане, о его теплой постели, о его привычном запахе, дарящем уют и спокойствие.
Нельзя думать о таких вещах, думать о заплаканных детишках с их трагическими историями – особенно если ты хладнокровная убийца.
Я – Ужас Орлина.
– А что произошло потом? – спросила Элиана. Голос ее прозвучал хрипло и взволнованно, а отнюдь не безразлично, как ей хотелось бы, и она ненавидела себя за это. Ей следовало покинуть комнату, прежде чем сострадание сожрет ее живьем.
Я не дам этому чувству поглотить себя.
– Они ворвались в комнату, – прошептала Линнет. – На их груди были крылья. Это знак Империи. – Она повернулась и уткнула лицо в шею Элианы. – Ты это знаешь?
– Да. – Воротник Элианы стал влажным под подбородком девочки. Невыносимый жар пламени лизал ей спину. Как там звучит старая молитва святой Марзаны, повелевающей огнем? Реми наверняка может прочесть ее наизусть. – Я это знаю.
Ах, да – она вспомнила молитву: Гори ровно и ярко, неси в мир истину и чистоту.
Она смотрела через комнату на Хоба и Патрика, надеясь, что ее немигающий, полный ярости взгляд заставит их корчиться в муках.
– Они схватили маму за волосы, – прошептала Линнет, – и потащили в заднюю комнату. Она так громко кричала, что я чуть не оглохла, а Уилл – он уже большой – набросился на плохих дядек в ярости. Он шипел и орал, а потом посмотрел на меня и…
Девочка замолчала. Она крепко прижала лицо к шее Элианы, все ее маленькое тельце содрогалось.
– Он приказал тебе бежать, – закончила Элиана за нее. – Он дал тебе время скрыться.
Потом она оторвала девочку от груди и опустила на пол. Патрик немедленно подскочил к ней с брошенной куклой, тихо шепча ей нежные слова.
Элиана пробралась мимо них и направилась к столу, за которым сидел Хоб. Ярость раздирала ее на части, подобная ударам хлыста.
– Зачем ты это сделал? – Она головой указала на Линнет, которая теперь лежала, как в люльке, в руках Патрика. – Зачем ты заставил ее пережить это снова?
Хоб невозмутимо смотрел на нее.
